Генерал Пядусов - Юрий Борисович Рипенко

и артобстрелов. Никто сам не хотел оставаться в стороне. В том числе страдающий от голода сотрудник Пушкинского Дома Дмитрий Сергеевич Лихачев, поднимавшийся под купол здания на дежурство. В том числе 80-летний хранитель Отдела рукописей, выдающийся ученый Иван Афанасьевич Бычков, постоянно выходивший на пост возле ворот Публичной библиотеки (Я показывал Вам его портрет). В день его 85-летия, после снятия блокады, Ивану Афанасьевичу были одновременно вручены орден Трудового Красного Знамени и благословение от Митрополита Алексия. Не будем обижать и его память предположением, будто он не добровольно, а по принуждению совершал свой подвиг.

В Ленинграде никого не надо было принудительно удерживать от эвакуации. Здесь не было при подходе немцев даже подобия массового бегства из города, случившегося в Москве 16 декабря 41-го года. Напротив, нелегко было заставить уехать в эвакуацию. Могу утверждать это на множестве примеров. В том числе на примере своей семьи. Мне, например, специально для этого приехавшему с фронта, так и не удалось уговорить мою мать своевременно уехать. Она хотела во что бы то ни стало посильно участвовать в защите города, разделить общую судьбу его жителей. Кого я должен винить в ее смерти кроме себя, не сумевшего настоять на ее отъезде? Каких-то людей, решивших за “камень” и “коробки” принести ее в жертву вместе с миллионом других таких же? Ни тогда, ни сейчас мне, как и другим ленинградцам, пережившим блокаду, не приходило в голову искать каких-то “дополнительных” виновников гибели наших родных, наших земляков, наших собственных мучений, кроме гитлеровских палачей Ленинграда. Ни им, ни их пособникам в те времена, ни тем, кто по невежеству или вполне сознательно готов оправдать их в наше время, история никогда не простит мучений и гибели ленинградских детей, женщин и стариков. Другое дело – в обороне Ленинграда было много просчетов, ее можно и нужно было организовать лучше. Это большая и важная тема. Но именно ее Вы оставляете в стороне.

Странно и, простите, кощунственно звучит Ваше утверждение, что Ленинград – это “камень” и “коробки”, которые можно было бы восстановить до последнего гвоздя. “Коробки”, как известно, настроили по всей стране после войны. Из “коробок” состоит теперь две трети Ленинграда. Но разве не является великим счастьем для русской и мировой культуры, что сохранился, а не погиб от тотального взрыва и затопления, планировавшегося фашистами, старый Петербург – Петроград – Ленинград? Неужели можно, серьезно подумав, утверждать, что его можно было бы восстановить “до последнего гвоздя”? Известно, что за 45 лет, прошедших после войны, под Ленинградом героическим трудом реставраторов и энтузиастов восстановлено (и то далеко не полностью!) только четыре пригородных дворца. А в Ленинграде были спасены от гибели сотни великолепных дворцов и уникальных особняков. Кто и когда восстановил бы “объекты”, предназначенные гитлеровцами к уничтожению в первую очередь – Эрмитаж, Зимний дворец, Смольный, Публичную библиотеку с 20 миллионами книг, Исаакиевский собор?.. Какими “гвоздями” это удалось бы сколотить?

Вам ли, Виктор Петрович, не знать о том, что под мостовыми и фундаментами Петербурга лежат кости сотен тысяч строителей, крестьян, согнанных сюда со всей России. Старые ленинградцы, жившие в городе в годы войны и блокады, хорошо помнили об этом. Они понимали, что отдать город на поругание и уничтожение фашистам было бы непростительным предательством в отношении труда, усилий и памяти тех, кто его выстроил, и тех, кто два с половиной века собирал по крупицам сохраняемые в нем сокровища отечественной и мировой культуры. А Вы говорите—“камни”, “коробки”.

В ходе беседы Вы сказали:

“Я как стоял на этой земле, так и стоять буду. Если совсем на ней нечего будет жрать и все будет гореть – стану тушить пожар, может быть, придется отложить авторучку и сеять хлеб – буду сеять хлеб, буду пахать землю, пока не упаду за плугом”.

Хорошие слова. И не сомневаюсь – искренние. Но почему Вы отказываете ленинградцам-блокадникам в таком именно строе мыслей и чувств? Именно так все с ними и происходило, только не в предположительной перспективе, а всамделишно. И “совсем нечего стало жрать”. И все горело, а они тушили пожары. И отложили авторучки и многое другое, и стали распахивать сады и парки под огороды, и точили снаряды, и собирали картошку возле передовой, под минами и пулями, и ремонтировали танки… И падали сраженные осколками и бомбами и в садах, и у станков, на своих постах. И так же, как Вы, они гордились – а кто жив – и поныне гордится – своим искренним патриотизмом.

Гуманны ли попытки сегодня, задним числом, отнимать у защитников Ленинграда, в том числе у самых героических из них – у детей, женщин и стариков, – их великий общий и личный для каждого подвиг? Справедлива ли попытка превратить их всех в памяти поколений из героев, которыми восхищался весь мир, в пассивных мучеников, бессмысленно погибших по чужой воле, ради каких-то камней и коробок? Мне не кажется это ни гуманным, ни человечным.

На мой взгляд, правильнее ставить вопрос иначе: не кто (одни люди) заставил других людей упорно и до конца стоять на защите родного города (повторяю, заставлять подавляющее большинство ленинградцев и не приходилось), а что заставило их решительно и беззаветно сражаться до конца. Ответов на этот вопрос немало. Но, пожалуй, на первое место следует поставить вот что. Странное и лозунговое словцо “беззаветно” здесь как раз и не подходит. В том-то и дело, что заветы были. В довоенные годы много внимания уделялось героическому прошлому России. Ставились фильмы и пьесы, выпускались книги, широко читались лекции на эту тему. Случилось так, что под руководством своего незабвенного учителя, выдающегося историка русского летописания и православной церкви (одно от другого, как известно, неотторжимо) профессора Михаила Дмитриевича Приселкова я, будучи студентом второго курса исторического факультета Ленинградского университета, написал небольшую книгу о героической обороне русских городов против батыевых полчищ. Перед самой войной книжка была издана огромным по тем временам тиражом—100 тысяч экземпляров – Воениздатом Наркомата обороны СССР в серии “Библиотека красноармейца”. Работая над книгой, я восхищался героическими жителями Владимира, Рязани, Киева, Козельска и других городов, встававших как один на защиту родных стен. Вместе с дружинниками в обороне всегда участвовали жители городов, а также дети, женщины, старики… И никто не помышлял сдаваться на милость победителей и не сдавался. Последним оплотом осажденных становился обычно городской храм, где вместе со священниками запирались женщины и дети с тем, чтобы погибнуть в огне и в дыму, но не сдаться врагу живыми. Остальные погибали на