Книга о Граде женском - Кристина Пизанская

печаль по его милости. Знай, что я прикажу казнить его и то же самое сделал бы с тобой, если бы только мог вырвать из своего сердца безумную любовь, которую питаю к тебе, намного бóльшую, чем какой-либо другой отец питал бы по отношению к своей дочери, только это меня останавливает».

Когда Гисмонда поняла, что отец знает о ее тайне, она так огорчилась, что даже не надо описывать, но вершиной ее боли, разрывающей сердце, была мысль о гибели того, кого она так любила. Она была готова немедленно умереть. Хотя она уже приготовилась расстаться с жизнью, однако, не изменившись в лице и не проронив и слезинки, она очень твердо ответила: «Отец, раз Фортуне было угодно, чтобы вы узнали то, что я хотела скрыть от вас, я не буду вас просить и умолять ни о чем, кроме того, чтобы вы даровали прощение и жизнь тому, которому вы угрожаете смертью, взяв взамен мою собственную жизнь. Ведь, если вы сделаете с ним то, о чем говорите, я не буду умолять вас о прощении, поскольку я не захочу жить без него, и вы его смертью положите конец моим дням. Но в том, что заставило вас так разгневаться на нас, виноваты вы сами, ведь вы сотворены из плоти, и дочь свою вы породили тоже из плоти, а вовсе не из камня и не из железа. Я должна вам напомнить, при всей вашей старости, что чувственность терзает молодых людей, живущих праздно и в роскоши, и ее иглы трудно миновать. И поскольку я увидела, что вы решили не выдавать меня больше замуж, чувствуя в себе молодость и привлекательность, я влюбилась в этого мужчину. Лишь после долгих размышлений я позволила своему сердцу то, что оно хотело. Сперва я внимательно изучила его нравы, и пришла к выводу, что он совершенен во всех добродетелях более, чем кто-либо другой из ваших придворных. Вы сами это знаете, ведь вы его воспитали. А что есть благородство, если не добродетель? Она происходит не от крови или плоти. У вас нет никакой причины говорить, что я полюбила самого неблагородного из ваших придворных, и нет причины гневаться на нас, если вспомнить вашу вину. Но эта великая кара, про которую вы говорите, должна пасть не на него, ведь это было бы ошибочно и несправедливо, а на меня, так как это я уговорила его, совсем не помышлявшего ни о чем. Что же он должен был сделать? Ведь было бы очень низко отказать такой высокородной даме. Таким образом, вы должны пощадить его, а не меня».

Принц на этом покинул Гисмонду, но не потому, что умерил свой гнев. Напротив, на следующий день он приказал казнить Гвискардо. Он приказал вырвать сердце из его груди и положить в золотую чашу. Он отправил эту чашу дочери с доверенным слугой, которому приказал сказать, что принц посылает дочери в подарок то, что она любит больше всего на свете, чтобы доставить ей такую же радость, как и ему самому доставила та, которую он любил больше всего. Слуга пришел к Гисмонде и сказал то, что ему было поручено. Она взяла чашу, открыла ее и сразу увидела, что было внутри. Но, хотя это и причинило ей нестерпимую боль, она не дрогнула в своей гордой душе и ответила, не изменившись в лице: «Друг мой, скажите принцу, что, хотя бы в некоторых вещах я вижу его мудрость, ведь такому благородному сердцу он подарил подходящую гробницу, из золота и драгоценных камней». Потом она склонилась над чашей и поцеловала сердце, говоря с жалостью: «Эх, милое сердце, пристанище всех моих радостей, будь проклята жестокость того, кто заставил меня увидеть тебя воочию. По несчастью, закончилось течение твоей благородной жизни, но назло коварной Фортуне, ты получил от врага твоего гробницу, которую заслужили твои добродетели. В качестве последней почести для тебя, милое сердце, тебя окропит и омоет слезами та, которую ты так любил. Я не премину сделать это. Твоя душа не будет страдать в одиночестве, ведь это несправедливо, и душа любимой в скором времени составит тебе компанию. А еще, назло коварной Фортуне, которая тебя погубила и послала в таком виде ко мне моим жестоким отцом, ты обретешь благо почестей. Я буду беседовать с тобой, пока не уйду из этого мира и душа моя не сольется с твоей, желая быть вместе, ведь я знаю, что твой дух взывает к моему и ждет». Такие слова и множество других говорила Гисмонда, и любой, кто услышал бы ее, не удержался бы от слез. Она так сильно плакала, что, казалось, два бесконечных ручья текут у нее из ее глаз и падают в чашу. Она не кричала, не всхлипывала, а только говорила с сердцем тихим голосом. Женщины и девушки, окружавшие ее, дивились происходящему, ведь ничего не знали об этой истории и не ведали причину такого большого горя. Все они плакали от жалости к своей хозяйке и старались утешить ее. Но ничего не помогало и напрасно спрашивали ее самые приближенные о причине этого горя. Когда Гисмонда вдоволь наплакалась, ее пронзила ужасная боль, и она сказала: «О любимое мое сердце, я воздала тебе все свои почести, и теперь осталось только послать мою душу, чтобы она воссоединилась с твоей». Сказав эти слова, она поднялась, подошла к шкафу, и взяла из него флакон с ядовитыми травами, которые она заранее настояла в воде, чтобы яд был готов, когда придет час. Она налила настой в чашу с сердцем, безо всякого страха выпила до дна и легла на кровать в ожидании смерти, крепко прижимая чашу к груди. Когда девушки увидели предсмертные судороги, сотрясающие тело Гисмонды, то послали за ее отцом, который пошел прогуляться, чтобы развеять свою грусть. Он пришел, когда яд уже растекся по ее венам, и, полный горечи от произошедшего и раскаяния в том, что сделал, стал говорить с ней нежными словами и хотел ее утешить. Дочь же его, пока могла говорить, ответила ему: «Танкред, прибереги свои слезы для другого случая, так как здесь они не помогут. Я не хочу и не желаю их видеть. Ты похож на змею, которая сначала убивает человека, а потом плачет. Не лучше ли для тебя было бы, чтобы твоя бедная дочь жила в свое удовольствие и тайно любила хорошего человека, чем видеть происходящую из-за твоей жестокости ужасную смерть, причиняющую тебе боль? Эта смерть сделает явным