Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

излишествам фонетической звукописи, к избыточности диалектизмов, против чего остерегал еще А. Твардовский в письме по поводу романа «Две зимы…». В критике это предупреждение А. Твардовского почему-то теперь прочно забыто. Между тем Абрамов и сам знал за собой это увлечение. Другое дело, что издержки не идут в сравнение с обретениями. Даже и на тех страницах, где восхищение перед родной «гово́рей» одерживало верх над чувством меры, Абрамов все-таки не дает пересилить себя этнографизму, составляющему удел так называемых региональных писателей. Его цель — проникновение во внутренний мир человека, общезначимость художественного образа.

Как у Антея, у этого писателя была своя обетованная земля, коснувшись которой он всегда чувствовал прилив сил. Это была его «малая родина», родная «гово́ря».

Не оттого ли, в частности, как ни тяжело и трудно живут пекашинцы, деятелен и неукротим настрой абрамовской прозы. Даже и самые безотрадные картины не вызывают ощущения тупика. Они искрятся юмором, отмечены игрой жизненных сил, даже трагедии здесь трагикомичны. Проза Абрамова одухотворена, в ней разлит заряд бодрости, мужества, энергии, героики и романтики. Откуда же это берется? Прежде всего почерпнуто в самих изображаемых народных характерах, в лучших движениях души и труда людей, в поэзии Севера, а частью, думаю, привносится автором, примерно так же, как красочен его созданный с немалой приправой архангельской пинежской «гово́ри», порою слегка стилизованный и нарядный, будто женский цветистый деревенский платок, язык.

В прозе Абрамова преобладают картины слишком обыденные, реалистически суровые, чтобы, не впадая в выспренность, именовать его — певцом Севера. Вместе с тем однолюбие художника, всецело посвятившего перо «малой родине», было четко осмысленным принципом работы. «Убежден: на примере жизни деревенской бабы, которая не выходила за околицу, — выражал он свое „кредо“, — можно дать не только историю всей страны, но историю человечества…»

Так он и писал. Его четыре романа — это художественная хроника села Пекашина и судьбы пекашинцев за три с лишним десятилетия. Послевоенное разорение деревни, ее гибельное «раскрестьянивание» под воздействием командно-феодальных методов руководства и всего духа сталинского казарменного социализма, отлучавшего труженика от земли, уничтожение вековых традиций национальной культуры — таково полное драматизма и часто трагическое содержание книг.

«Просветляющие» начала, созвучные авторскому идеалу, особенно широко представлены в изображении семьи Пряслиных, а также в таких характерах, как «бабий председатель» Анфиса Петровна, Евсей Мошкин, Илья Нетесов, Евдокия Дунаева… Тут, пожалуй, концентрированней всего выражена вера писателя в русский национальный характер, ярко выступают дорогие для прозаика представления о сердце народном, о его щедрости и доброте, о неунывающей стойкости и силе народного духа.

Особо притягательна в прозе Ф. Абрамова, — и тут, может быть, больше всего художественных открытий на его счету, — вдохновенно пропетая песня во славу русской женщины. Целая галерея ярких и сильных характеров, хранительниц жизни, домашнего очага и устоев человечности — деревенских праведниц, страдалиц и подвижниц, таких, как Лиза Пряслина, Анфиса, Евдокия Дунаева, Милентьевна или Пелагея…

«Пряслины» — недаром первоначально такое название носил цикл романов. Пряслины — образец активного отношения к жизни людей из народа, их верного и кропотливого созидания (прясла? пряжа? прядение? — слышится в самой фамилии), их приверженности к деятельному добру, к справедливости, в извечных надеждах и стремлении сообща изменить и переустроить несовершенный день сегодняшний в лучший завтрашний день. Пряслины, и в первую очередь, конечно, Лиза, Михаил, а затем Петр, Григорий, Вера, при всех их реальных человеческих недостатках и слабостях, это — «светоносные люди». Такими держится земля, движется история. «Пряслины — это соль нашей земли!.. — пояснял свой замысел писатель. — Они повсеместно рассеяны, по всей нашей необъятной Родине…»

В романах Абрамова течет река народной жизни. И если иметь в виду главную тенденцию, воистину «для эпоса, оказывается, достало и одних пекашинских изб» (И. Дедков).

Романы — далеко не вся проза писателя. О его рассказах и повестях в известном смысле можно сказать, что они дорисовывают художественный мир Пекашина и пополняют новыми характерами многоликую толпу пекашинцев. Этим, разумеется, не умаляю самостоятельности произведений или их места в современной прозе. Тем более что среди них такие шедевры, как повесть «Пелагея», или только недавно извлеченный из архивов многострадальный рассказ «Старухи», опубликованный среди «возвращаемой» литературы («Наш современник», 1987, № 3).

Сколь тщательно, например, приглядывался Абрамов к жизни и труду деревенской пекарихи, чтобы написать героиню повести «Пелагея»! Эта женщина изуродованной, тяжкой судьбы в своем солнцеподобном ремесле — печении хлеба — колдовской мастер.

Бросающаяся в глаза черта всего художественного мира писателя — частое погружение в стихию крестьянского труда. Это не раз отмечал и сам Абрамов, и это не перестают повторять едва ли не все, кто писал о его книгах. Действительно, это сквозная и, я бы сказал даже, глобальная тема творчества художника. Тем удобнее, всматриваясь в ее образные трактовки, постараться оттенить и своеобразие таланта писателя, и отчасти его место в литературе. Удивительно, что до сих пор такие попытки не предпринимались, дальше одобряющих деклараций и комплиментов дело не двигалось. Попытаюсь восполнить пробел на примерах романа «Две зимы и три лета».

Подневольный, надрывный, непосильный да к тому же зачастую еще и почти бесплатный труд — казалось бы, что может быть хуже? Это ли не проклятье для человека? Но в романах Абрамова изображение труда почти неизменно окружено поэзией.

Учитывая всю суровую и безжалостную повседневность существования пекашинцев, которая развернута в тетралогии Ф. Абрамова, имеет ли право автор на такое приподнятое запечатление их труда? Нет ли здесь некоего соскальзывания в сторону от правды жизни?

При ответе на этот вопрос прежде всего надо принять во внимание особенности поэтики и стилистики в романах Абрамова.

Если обратиться к ближайшим примерам из классики, оговорившись, понятно, что сопоставления проводятся для уяснения сути творческих процессов, а никак не для уподобления значимости или масштабов художественных явлений, то можно сказать, что они, эти особенности, вырастают из некрасовского по духу сочетания в изображении самой суровой и жесткой прозы жизни с фольклорной поэтизацией лучших и высших сил человеческой натуры.

Все это отчетливо выступает, скажем, в поэмах «Кому на Руси жить хорошо», «Мороз, Красный Нос» или же в «Размышлениях у парадного подъезда». Ведь не будем же мы, в самом деле, корить поэта за то, что он восхищается богатырской удалью русского человека, а не скорбит лишь о тяготах непосильного труда, когда изображает, как в лютую стужу тащит под уздцы в гору лошадь, «везущую хворосту воз», мальчонка, которому от роду шесть лет, — «мужичок с ноготок»?

Нечто подобное происходит и в романах Абрамова. Некрасовские революционно-демократические традиции и литературные принципы, как мне кажется, вообще важные для понимания творчества Ф. Абрамова, ввиду