Будни старого психиатра. Байки о пациентах и не только - Доктор Иваныч

они надо мной, как смертные грехи. Карточки сдал, сообщение в ГИБДД передал о ДТП и ф***пам списал. В былые времена его как грязи было, коли – не хочу, а теперь он учётный, и тут уже не забалуешь.

И в этот раз позволили нам отдохнуть подольше. До темноты, как тогда, мы не залежались, но побыть в горизонтальном положении всё-таки удалось.

Вызвали нас на перевозку женщины тридцати четырёх лет из ПНД в психиатрический стационар.

Автором направления была наша любимица Луиза Александровна.

– Больная с рекуррентным депрессивным расстройством. Это у неё уже второй эпизод, причём с выраженной психотикой. А первый был ровно год назад, тоже госпитализировалась. Ведёт себя неадекватно, кричит, ребёнка пугает.

– А велик ли ребёнок-то?

– Четыре года. Она хоть и тревожится за него, говорит, что сильно любит, но всё-таки им в основном её мать занимается. Они все у кабинета сидят.

– Понял, сейчас увезём.

В коридоре сидели больная с матерью и ребёнок. Мальчик некрикливый, спокойный, упершись ручонками маме в коленки, что-то негромко ей говорил. Однако та была погружена в неизбывную скорбь и мысленно находилась явно не здесь.

– Здравствуйте! Пойдёмте в машину и там немного пообщаемся, – пригласил я.

– А можно я тоже поговорю с вами, но в больницу не поеду? – спросила мать больной.

– Да, пожалуйста.

– Вот и хорошо, а то куда я с ребёнком-то буду кататься.

Усевшись в салоне, я завёл беседу:

– Валерия Алексеевна, скажите, пожалуйста, что вас сейчас беспокоит?

– У меня со сном большие проблемы. Я вообще не сплю…

– Лера, ну что ты заладила одно и то же? – вмешалась мать. – Нормально ты спишь, что я, слепая, что ли? Зачем ты придумываешь?

– Мам, ну хватит уже, – обессиленно ответила больная. – Уж, наверно, я себя лучше знаю. У меня тяжёлое генетическое заболевание и бессонница только от него. Не знаю, сколько мне осталось…

– А откуда уверенность в генетическом заболевании?

– Потому что сон пропадает только при нарушенной генетике. Ладно бы я хоть понемногу спала, но ведь сна вообще нет, просто лежу с закрытыми глазами и всё. Мне ничего не помогает, никакие таблетки. Я и ф***пам пью, и кв***пин, но на них вообще нет никакой реакции. Только мной никто заниматься не хочет…

– Валерия Алексеевна, а мне сказали, что вы ещё и кричите, ребёнка пугаете.

– Ну я же не специально. Меня муж бросил, предал, можно сказать. После этого всё наперекосяк пошло. У меня внутри копится, копится, трясти начинает и сердце останавливается. Если я не крикну: «Сдохни!» – то сама умру.

– То есть это вы в адрес мужа кричите?

– Да, и сразу легче становится.

– Ну ладно, поехали!

Не вызвал у меня сомнений диагноз рекуррентного депрессивного расстройства. Это рычащее слово означает повторяющуюся, возвращающуюся депрессию. Психотика, о которой говорила Луиза Александровна, выразилась в ипохондрическом бреде. Больная была твёрдо убеждена в наличии у неё неизлечимого генетического заболевания. А кроме того, она продемонстрировала весьма интересный феномен – нарушение восприятия сна или по-другому парадоксальную бессонницу. При этом расстройстве больному кажется, что он не спал всю ночь и совершенно не отдохнул, хотя в действительности сон был.

Расстройства Валерии Алексеевны хоть и купируются, но весьма трудно, медленно, со скрипом. И всё же будем надеяться, что всё у неё наладится.

После освобождения вызвали нас к молодому человеку двадцати лет с психозом. Н-да, что-то активизировались наши профильные пациенты.

Подъехали к добротному частному дому, окружённому металлическим забором.

К нам вышли родители пациента, чтоб поговорить тайком от него.

– Слушайте, он у нас, наверно, шизофреником стал, – сказал отец, имевший вид постаревшего «братка». – Чёрт знает, что у него в башке творится. Всю свою комнату за***рал, бомжатник устроил. Представляете, накопил пустых бутылок и банок целую кучу. Салфетки, в которые сморкается, не выбрасывает и тоже копит. Сто раз просили его и по-хорошему, и по-плохому, мол, выброси всё, наведи порядок! Так он и слушать не хотел, даже пыль не давал вытирать. А мы вчера, пока его не было, взяли и всё выбросили. Мать уборку сделала.

– Ну выбросили и хорошо, а мы-то зачем тут нужны? – спросил я.

– Так он же нам бойкот и голодовку объявил. Второй день ничего не ест и ревёт как баба! Да ещё и мыться перестал, правда, давно уже, месяца два. У нас своя новая баня, но его туда не затащишь.

Пациент имел отталкивающий внешний вид: сальные спутанные волосы, угреватое блестящее лицо, длинные грязные ногти.

– Здравствуй, Егор! Ну рассказывай, за что ты на родителей обиделся?

– Они мне жизнь поломали, – ответил он, и в преддверии слёз, его губы задрожали. – Они всё выбросили, и у меня теперь только выжженная земля.

– А зачем ты копил всё это? Для чего нужны бутылки и банки?

– Не для чего, просто это мой мир, а его разрушили!

– Ну а сопливые салфетки почему не выбрасывал?

– Потому что их ещё можно было использовать.

– Ладно, а почему ты не моешься?

– Потому что у нас новая баня.

– Вот и хорошо, что новая.

– Нет, мне старая нравилась, а в эту я не могу ходить.

– Егор, в больницу поедешь?

– Нет, конечно, вы что! Чего мне там делать? Я же не псих!

– Егор, ладно, силой мы тебя не повезём. Но тогда вместо больницы тебе нужно самому обратиться в психоневрологический диспансер. Там тебе сделают назначения и будешь дома лечиться. Это нужно обязательно.

– Да, я понимаю… Мне страшно, что теперь жизнь переменится.

– И от страхов тоже нужно лечиться.

Родители, конечно, выразили недовольство отказом от госпитализации, но ничего поделать было нельзя. Не углядел я у Егора характерных признаков эндогенного процесса. Разноплановость, паралогичность, соскальзывания отсутствовали напрочь. А кроме того, Егор выражал живые адекватные эмоции. В итоге выставил я ему обсессивно-компульсивное расстройство, ранее называвшееся неврозом навязчивых состояний. Это навязчивые мысли и действия, своеобразные ритуалы, выполняемые для того, чтобы обезопаситься от чего-то плохого и от страхов. В данном случае больной осознает нежелательность такого поведения, но ничего поделать с ним не может.

В Международной классификации болезней одиннадцатого пересмотра есть самостоятельное заболевание под названием «Хортинг». Выражается оно в патологическом накопительстве ненужных предметов. Вот только МКБ-11 в нашей стране пока не применяется, а значит выставлять такой диагноз мы не вправе.

Следующим вызовом было дежурство на пожаре на старом заброшенном заводе на окраине города.

Когда мы подъехали, горело знатно. Один из бывших цехов пылал бешено, пламя, искры и густой дым безудержно рвались вверх. От чего загорелось – непонятно. Никаких работников там и в помине не было. Для бомжей это насквозь промёрзшее