Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

раскинувшимися под жарким солнцем, обдуваемыми ласковым ветерком. Легко дышалось в солнечной Молдавии. Весна. Цвела белая акация. Огромные гроздья, пряный густой аромат. Жили мы в Багринешты по хатам, причем свободно, человека по два в доме стояло на постое, не было духа казармы, скорее, это напоминало дом отдыха, – так принимали нас молдаване.

Никогда не забуду, как справляли там пасху. В тот день я, не подозревая ничего, вышла из дома, и пошла на радиостанцию сменить Таню Лебедеву. Но далеко уйти не удалось. Уже у соседнего дома меня остановили и пригласили войти внутрь. Объяснить, что я спешу, опаздываю, не удалось. Молдаване не понимали по-русски или делали вид, что не понимают, а я не разговаривала по-молдавски. “Нушти шти молдаванешти”, – “Не понимаю по-молдавски”, – этим мои познания в молдавском языке и ограничились.

Оказывается, существует обычай приглашать в дом всех, кто в праздник проходит мимо. Никого не пропускать. Отказ расценивается как обида. Да и отказаться нельзя, поскольку все твои аргументы отбрасываются, а прорваться не удается. Дом разделен на две половины: повседневная и праздничная – “каса маре”. Сами дома показались мне похожими на украинские: такие же мазанки и земляные полы. В праздничной половине собраны лучшие вещи: одежда, мебель, посуда, скатерти, полотенца. Они находятся там постоянно, как на выставке, в ход идут только по праздникам. Сегодня у молдаван двойной праздник: пасха и освобождение от фашистов. Поэтому я – человек в форме, гость, пользовалась особым вниманием и почетом.

Большие столы с праздничными скатертями. Огромное количество пирогов, различных национальных блюд, бутыли с вином, пушистый белый хлеб, очень вкусный, яйца, сало. Угощают хозяева очень радушно и активно. Заставляют попробовать все, что есть на столе, отпить всех вин. Я пытаюсь объяснить, что мне надо на дежурство, меня ждут. Они же пытаются объяснить (тоже, в основном, жестами), что служба подождет, а сейчас надо выпить, поесть, порадоваться вместе с ними. Пришлось покориться и, улучив момент, когда контроль за мной несколько ослаб, радушие хозяев перенеслось на другого гостя, я выскочила на улицу. Но у следующего дома повторилось то же самое. Сколько я не уверяла, что больше ничего не смогу съесть, что опаздываю на службу, что дела важнее, – ничего не помогало. Праздник есть праздник. Меня снова затащили в дом и угощали всем, что было на столе. А стол был огромный, и свободного места на нем не было. Уже было тяжело не только прикасаться еде, но и смотреть на нее, а щедрость и хлебосольство хозяев не ослабевали. Отчаянным усилием я вырвалась, но – уже опытная – улицей не пошла, а через огороды выскочила на задворки и, озираясь по сторонам, незамеченной проскочила на радиостанцию, в изнеможении свалившись перед удивленной Таней.

Не только в праздники, но и в будние дни к нам относились, как к дорогим гостям. За свои солдатские копейки мы покупали груды творога, сколько угодно молока, масла, сала и других продуктов. У меня есть снимок, где я сфотографирована через несколько месяцев после Молдавии, в Польше. Такого упитанного лица, сытых, круглых щек у меня не было больше никогда. А как красивы цветущие сады. Но больше всего запала в память, конечно, душевная щедрость людей молдавской земли, их готовность всегда помочь, поделиться всем, способность сочувствовать и сопереживать, стремление сделать лучше другому. В Молдавии мы были до июня. Уже появилась первая черешня.

В Молдавии сумел найти нас и вернуться в родную часть после госпиталей Леша Минеев. На радостях он так праздновал свое возвращение, что на следующий день Рязанов сказал ему: ”Чтобы ты, Лешка, в таком виде ко мне больше не являлся”. Но тоже обрадовался его возвращению и сделал Лешу своим адъютантом. Минеев полгода совмещал обязанности шеф-пилота с адъютантской должностью.

Рязанов любил летать сам и не расставался при всех переездах с маленькой польской авиеткой РВД (полосатые крылья, восьмицилиндровый мотор, сиденье широкое, скамейка для двух человек, сидящих рядом друг с другом, как на лавочке в парке, а не друг за другом, как обычно в самолетах), сам всегда перегонял ее с места на место при перемещениях, никому не доверяя. В 1944 году он только перелетал на ней на новое место, берег. А на Калининском фронте Рязанов все время летал на ней: по аэродромам, на передовую и т.д. Но техника не так вынослива, как люди. В Польше, под Жешувом, авиетку разбил при посадке летчик эскадрильи связи корпуса. Рязанов расстроился, что изменил прежнему правилу: никому не доверять этот аппарат. Остатки самолетика сожгли. Пришлось летать с шеф-пилотом на ПО-2. Когда несколько раньше, в этом же 1944 г., был составлен акт о списании авиетки по старости, Рязанов сказал: «Вот что, этот акт я повешу у себя над кроватью, а вы сделайте все, чтобы она летала”.

При полетах с Минеевым Рязанова несколько раз подстерегали опасности. Так, Леша рассказывал, как возле окруженной Бродской группировки противника под Львовом можно было лететь вдоль нашей территории, огибая “котел”, и можно было пересечь узкий перешеек, занимаемый противником. В последнем случае выигрывалось минут двадцать, и Рязанов, дороживший каждой минутой в те дни, когда каждое мгновение действительно было дороже золота, решая очень многое, приказал лететь прямо. Тут же начался ураганный обстрел. Минеев резко спланировал, перешел на скольжение. Рязанов еще отругал его сначала за такой резкий маневр, а затем извинился и похвалил. ПО-2 как сухой лист слетел к земле и на бреющем полете устремился к лесу. Ушли из-под обстрела. Пять дырок, пробоин от пуль и осколков нашел потом в самолете Минеев. В Молдавии, когда возвращались в Багринешти, попали под огонь “Мессеров”, гнавшихся за нашими штурмовиками, возвращающимися с задания. Потом и “Фоккеры” заметили командирский самолет и открыли огонь. Спаслись, нырнув в балку. Минеев говорит, что летали на высоте 5-6, максимум 20-25 метров.

После Молдавии мы разместились в селе на Западной Украине. В лесах вокруг бродили действующие бандеровские банды. Были случаи гибели наших солдат и офицеров от рук бандитов. Были и случаи, когда бандеровцы убивали жителей за то, что они оказывали гостеприимство нашим солдатам. Жители села были запуганы их зверствами. На наши вопросы не отвечали. Стоят и молчат, как глухонемые. После веселых, открытых молдаван они удивляли нас, заставляя затем остерегаться, вызывая подозрения.

У меня начался фурункулез, скорее всего, от грязи. Огромные чирьи вскакивали на лице, на шее, на груди, на спине. Воспаление давало высокую температуру – под сорок градусов. Фельдшер сначала мазал фурункулы ихтиолкой, но она не помогала. Тогда он дал