Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

немедленную продажу этих земель крестьянам… не дает уверенности сельским хозяевам в целесообразности приложения к земле капитала и труда и практически направляет землепользование к форме краткосрочной аренды, – к хищническому хозяйству… Намерение правительства отдать под надзор земских учреждений культурные хозяйства приведет к тому, что культурные ценности, собранные в таких хозяйствах, окончательно погибнут»[481]. Верховный правитель передал эту записку министру земледелия Н.Н. Петрову, который в своем ответе написал: «Законопроект… как раз имеет в виду позднейшее закрепление на основе купли и продажи этих земель за крестьянами, а не за кем-либо другим… Сами авторы записки под конец вскрывают свои истинные намерения… Разрешение бесконтрольной продажи земли означает собой полный срыв всех тех оснований земельной реформы, о коих Вам было угодно не раз публично объявлять. При принятии предложений земельных собственников земля попадет не в руки тех, кто в ней нуждается, а в руки земельных спекулянтов… Может быть, для земельных собственников, с точки зрения их частных интересов, это и выгодно, но для государства это гибель»[482].

С началом военных поражений Колчак стал более решительно выступать по земельному вопросу. В обращении к крестьянам 29 июля 1919 года он заявлял: «Мы считаем справедливым и необходимым отдать всю землю трудящемуся народу»[483]. Но эти запоздалые заявления не подкреплялись реальными законами. Политика компромисса не удовлетворяла ни правых, ни левых. Первые противились любому отчуждению помещичьей собственности, вторые (эсеры), наоборот, были против любой частной собственности на землю – как помещичьей, так и крестьянской, выступая за традиционное общинное землевладение.

Но главное – позиция белых в земельном вопросе не могла удовлетворить самих крестьян, в том числе и одетых в солдатские шинели. 27 июля 1919 года начальник Осведверха полковник (в дальнейшем генерал-майор) Г.И. Клерже докладывал о «неблагоприятном впечатлении, производимом в армии и среди прифронтового населения неопределенностью правительственных актов в области вопросов земельного и созыва Национального Учредительного собрания, а также в области рабочего законодательства»[484].

Практически единственное, что успели крестьяне по факту получить при Колчаке – это конфискованные 21 июня 1919 года по указу Верховного правителя в пользу семей белых воинов (в соответствии с законом от 14 марта) государственные земли, находившиеся в пользовании мятежных крестьян села Тасеево Каинского уезда и села Степно-Баджейского Красноярского уезда Енисейской губернии[485]. Также в мае 1919 года МВД внес в Совмин проект «Положения о государственном призрении лиц, пострадавших от преступных деяний, совершенных приверженцами советской власти по политическим побуждениям, и семейств сих лиц», по которому пострадавшим назначались одинаковые пенсии и пособия[486].

Отдельные, наиболее дальновидные политики призывали правительство признать факт крестьянского «черного передела» помещичьих земель нерушимым – и сделать это немедленно, до созыва Национального или Учредительного собрания, чтобы обнадежить крестьян в сохранении всей земли за ними. Ведь от позиции крестьянства, составлявшего (без казаков) около 3/4 населения России, в конечном итоге зависел исход Гражданской войны. Даже большевики, при всей своей «пролетарской» ориентации, понимали это, и в марте 1919 года В.И. Ленин на VIII съезде РКП(б) провозгласил лозунг привлечения на сторону советской власти среднего трудового крестьянства (при сохранении непримиримой позиции к «кулакам»).

Компромисс в этом вопросе не сулил перспектив, ибо дворянство как класс сошло с исторической сцены. Это понимали и отдельные члены правительства. В «Записке о направлении аграрной политики правительства» премьер П.В. Вологодский в марте 1919 года писал. «То неопределенное и выжидательное отношение к аграрному вопросу, которое имеет место в настоящее время, уже не может и не должно продолжаться долее», особенно при распространении власти правительства на Европейскую Россию «с острым и нервным отношением ее населения к вопросу о земле»[487].

О том, что привлечь крестьян на свою сторону было вполне реально, показывают настроения крестьянства, порожденные советской политикой продразверстки. Как свидетельствуют приговоры волостных сходов, крестьяне Кашагачской волости Корум-Алтайского уезда постановили 2 мая 1919 года пожертвовать на армию 10 тыс. рублей и 20 лошадей[488]. Одна из апрельских сводок Особого отдела государственной охраны отмечала поворот крестьян Амурской области на сторону белых под влиянием бесчинств партизан[489]. И таких примеров масса. А задержки с окончательным решением земельного вопроса, политика компромисса показывают недооценку злободневности проблемы как военными лидерами белых, так и большинством их политических советников. Те и другие оставались в плену идеи земельной компенсации помещикам и формальных законодательных процедур. Верность принципам довлела над тактическими соображениями момента.

Резолюция Дальневосточного отдела Всероссийского крестьянского союза в поддержку адмирала А.В. Колчака

2 октября 1919

[РГИА ДВ. Ф. Р-720. Оп. 2. Д. 106. Л. 298–298 об.]

Характерно, что советская газета «Беднота» писала: «Советская власть умирает с голоду, а сибирские крестьяне и казаки жрут до отвалу, не дают нам ни крошки хлеба… Сибиряки крестьяне поголовно народ богатый, все деревенские кулаки… о казаках говорить не приходится – все казаки деревенские капиталисты еще богаче крестьян… Красные войска должны идти в Сибирь, отобрать у зажиревших крестьян и казаков хлеб по твердым ценам» [490].

В целом же можно согласиться со словами американского историка Р. Пайпса: «В Гражданской войне крестьянство держалось особняком, поносило обе воюющие стороны и мечтало, чтобы его оставили в покое»[491].

Подводя итоги, признаем очевидным, что идея компромисса между помещиками и крестьянами была безнадежно запоздалой, поскольку первые были уже «экспроприированы» большевиками. Одно дело – возврат промышленных и торговых предприятий или банков их хозяевам от государства (в конце концов, какая разница рабочему, на государство работать или на хозяина, главное, чтобы платили достойно и отношение было человеческим). И совсем другое дело, когда вопрос стоял о возврате земли старым владельцам – пусть даже частичном! – не от абстрактного государства, а от вполне конкретных новых владельцев – крестьян, составлявших большинство населения России. Ведь советский Декрет о земле 26 октября 1917 года хотя и конфисковал помещичьи земли в собственность государства, но большую часть их (за исключением образцовых имений, преобразованных в совхозы) передал в пользование крестьянам (до их ограбления и фактического прикрепления к колхозам «руки дошли» только в 1929–1933 годах).

Белые же в данном вопросе оказались заложниками идеи компромисса. И если в Сибири положение было проще (за отсутствием помещиков), то на Юге России крестьяне готовы были скорее предпочесть продразверстку возврату помещиков. Если вспомнить историю Франции, то вернувшиеся к власти через четверть века после революции Бурбоны удержались достаточно долго лишь потому, что не стали поднимать вопроса о возвращении земли дворянам (вместо этого им выплатили частичную денежную компенсацию за счет государства). К сожалению, белые вожди, будучи людьми военными (да и их политическое окружение – тоже), не до конца осознали, что в такой войне, как Гражданская, для победы над противником важно