История царя Пирра Эпирского - Саркис Суренович Казаров

Стратегический план Пирра нельзя не признать удачным: преградив римлянам путь на Тарент, он занял удобную равнину, подходившую для эллинистической тактики сражения — использования фаланги и, возможно, слонов[683].

Стратегический план Левина, согласно К. Кинкэйду, также стоит назвать здравым: удерживая луканов от восстания против Рима, он, стремительно двигаясь вперед, расположился лагерем на противоположном Пирру берегу Сириса[684].

Не вдаваясь в детали, сообщаемые античной традицией о битве при Гераклее, попытаемся в общих чертах воспроизвести ход самого сражения. Несвойственные Пирру медлительность и осторожность, проявившиеся в его нежелании первым переходить реку, на наш взгляд, объясняются двумя причинами. Во-первых, встретившись впервые с римлянами на поле боя, опытный полководец, которым являлся Пирр, не мог перед вступлением в сражение хотя бы чисто визуально не изучить своего противника. Известная беседа Пирра с его соратником Мегаклом, которую приводит Плутарх, без всякого сомнения, содержит историческое ядро. Сам Пирр верхом отправился к реке на разведку, чтобы осмотреть охрану, расположение и устройство римского лагеря. Осмотр вызвал удивление царя: для него, как для опытного полководца, стало ясно, что перед ним отнюдь не неорганизованная орда варваров, коими для него являлись, например, иллирийцы. «Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский, а каковы они в деле — посмотрим", — заявил Пирр Мегаклу (Plut. Pyrrh., 16). Во-вторых, в схватке с неведомым и хорошо организованным противником, к тому же имевшим численный перевес, гораздо целесообразнее для эпирота было удерживать позицию на своем берегу, имея возможность нанести существенный урон врагу в случае попытки лобового форсирования реки.

Общий ход сражения при Гераклее представляется нам следующим. Стремясь не допустить беспрепятственной переправы римлян через Сирис, Пирр выставил на берегах реки стражу. Левин, который стремился скорее вступить в бой, приказал пехоте начать переход через известные им броды, тогда как конница начала переправляться сразу в нескольких местах. Сторожевые отряды Пирра по причине своей малочисленности оказались не в состоянии помешать плану римлян и, опасаясь окружения, были вынуждены отступить. Получив об этом известие, эпирский царь предпринял попытку с помощью конной атаки сбросить римлян в реку. С отрядом в 3 тыс. всадников он лично устремился к реке, одновременно приказав пехоте встать в боевой порядок, из чего можно заключить, что он не очень-то верил в успех конной атаки. И хотя застать врасплох римлян не удалось — они уже успели переправиться и построиться, — царь, однако, сходу атаковал двигавшуюся вперед римскую конницу. Сам Пирр в этом сражении проявлял чудеса личной храбрости, едва не лишившись жизни, когда он был атакован италийцем-френтаном по имени Оплак, и не подоспей вовремя македонянин Леоннат, поразивший врага копьем, не известно, удалось бы царю сохранить свою жизнь.

Не выдержав римского натиска, конница Пирра начала отступать. Комбинируя по ходу боя действия различных родов войск, Пирр на втором этапе ввел в сражение пехоту. По плану Пирра, именно удар гоплитов, которых повел в бой сам царь, должен был решить исход битвы.

Здесь хотелось бы обратить внимание на один вопрос. Исходя из указания Плутарха о том, что Пирр выстроил свои войска в фалангу (Plut. Pyrrh., 17: την φάλαγγα και παρέταττεν), некоторые историки (например, Г. Герцберг) сделали вывод о том, что битва при Гераклее была сражением между греческой фалангой и римскими манипулами, а в широком смысле — столкновением двух различных военных систем[685]. Так ли это? Как кажется, за основу рассуждений по данному вопросу можно положить то классическое описание тактики македонской фаланги, которое оставил Полибий в связи с рассказом о поражении македонян в битве при Киноскефалах (Polyb., XVIII, 24–26). Тут перед нами возникает образ тяжелой, громоздкой, двигающейся только вперед и только по ровной местности фаланги.

Наблюдаем ли мы подобное в битве при Гераклее? В данной связи приведем мнение, которое в свое время высказал Г. Мэлден. Отталкиваясь от указания Плутарха о том, что две армии отбрасывали друг друга поочередно семь раз, он сделал вполне обоснованный вывод: «то, что легионы могли отбросить целую фалангу, невероятно, то, что разбитая фаланга могла возвратиться, невозможно»[686]. Вполне приемлемым для нас является и дальнейший ход рассуждений Г. Мэлдена. Он считает, что причина военного превосходства армий Филиппа 11 и Александра Великого заключалась в комбинировании действий разных родов войск, особенно пельтастов, хорошо вооруженных и обученных сражаться вместе с фалангой. Армии диадохов и эпигонов сочетали все известные в то время рода войск — пехоту, кавалерию, метательные орудия, слонов и т. д.

Что же касается римского войска, то часть легионеров в нем была вооружена тяжелыми копьями по образцу греческих, хотя и не такими длинными, как сариссы македонян (Polyb., VI, 23). Боевые традиции римлян и их союзников-италийцев, основанные на сражении мечами, были хорошо известны грекам[687].

Кроме того, выскажем предположение, которое нам представляется очень важным. Плутарх, повествуя в упомянутом пассаже о построении греков в фалангу, скорее всего имел в виду боевой порядок пехоты, но никак не фалангу македонского типа. По мнению же ряда ученых, римская и греческая военные организации к рассматриваемому периоду вообще имели много общего: основу составляла тяжеловооруженная пехота, усиленная контингентами союзников[688]. Следовательно, представленные аргументы ни в коей мере не подтверждают соображений Г. Герцберга и следующих за ним авторов.

Теперь хотелось бы остановиться на одном событии, имевшем место на поле боя и вызвавшем неоднозначные суждения среди историков. Речь идет об известном эпизоде, когда Пирр, не желая привлекать к себе излишнего внимания врагов, поменялся одеждой и доспехами со своим другом и соратником Мегаклом, что в конечном итоге привело к тому, что на мнимого Пирра была устроена целая охота, завершившаяся гибелью Мегакла от руки некого римлянина по имени Дексий (Plut. Pyrrh., 17).

Уже в XVI в. французский философ Μ. Монтень порицал Пирра за этот поступок, во-первых, потому, что он, спасая свою жизнь, обрек на гибель своего друга, а во-вторых, потому, что известие о мнимой гибели Пирра привело его войско к упадку боевого духа, тогда как солдаты в бою должны обязательно видеть своего полководца[689].

По мнению Р. Шуберта, в основе эпизода с переодеванием лежит рассказ историка Дурида[690]. Главным аргументом в пользу этого суждения является то, что из 83 сохранившихся фрагментов сочинения Дурида 10 посвящены переодеванию какой-то личности. Следует, впрочем, отметить, что это не более чем предположение. Следов труда Дурида в сохранившихся сочинениях по истории Пирра мы не находим. Согласно О. Гамбургеру, в основе истории с Мегаклом лежит римский источник, подтверждением чему служит сохранившееся