Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». Оставленная засада задержала и самого «№ 26». Им оказался бывший чиновник московской таможни Солюс, работавший на американского разведчика Каламатиано. Взяли ещё двух агентов Рейли – сотрудницу распределительного отдела ВЦИК Старжевскую и заведующего автомобильным складом Московского военного округа Трестара, а также ещё нескольких пособников. Но с прямыми уликами дело не очень ладилось.

Вот где нужен был Дзержинский с его умением настойчиво изучать факты, соединять их в логические цепочки, искусно вести допросы, улавливать верное направление поиска.

Там же, в Москве, шло следствие по покушению на Ленина. А Дзержинский, получая скупые отчеты Петерса, вынужден был заниматься никчемным делом Урицкого, в котором все попытки найти доказательства, что обвиняемый действовал не в одиночку, пока не получали серьёзных подтверждений. Да и само его поведение в момент убийства и панического бегства никак не напоминало спланированный теракт: забыл на подоконнике фуражку, неизбежно привлекая внимание, протискивался сквозь толпу на велосипеде.

Чекисты продолжали скрупулезно изучать его связи. Сам же Каннегисер упорно твердил: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он – отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев».

Наконец Дзержинскому разрешили вернуться. И делал он это с тяжелым сердцем – какой смысл скрупулезно расследовать преступление, искать соучастников и вдохновителей? Все равно в результате будет принято решение о массовой мере устрашения, как это уже сделал Зиновьев, просто расстреляв через день пять сотен человек и публично заявив: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожать».

Праведный гнев перестает быть праведным, будучи направленным в лоно тупой, неуправляемой мести. На недавнюю столицу по-прежнему равняются, и эти казни могут вызвать подобные меры и в других городах. Никто не говорит о безнаказанности и мягкости, но власть должна как-то упорядочить этот процесс.

Вернувшись, Феликс узнал, что за эти дни расстреляны несколько человек из числа савинковцев. И одним из них был адвокат Александр Виленкин.

После ареста он из Таганской тюрьмы передал письмо с требованием, чтобы ему, подобно его прежним подзащитным, дали возможность защищаться при посторонних. Дзержинский распорядился доставить его прямо на заседание президиума ВЧК. Говорил он действительно блестяще: «Я был в царском суде защитником политических. За свою практику я произнес 296 речей в защиту других. Теперь, в 297-й раз, говорю в свою защиту и думаю, эта речь будет неудачна».

Феликс заметил, что после такого вступления суровые лица присутствовавших чекистов оживились. Затем Виленкин назвал и несколько заслуженных большевиков, которых защищал. Дзержинский телефонировал им. Приехали, подтвердили. Через час Феликс ещё раз вызвал Виленкина, уже к себе в кабинет, и объявил, что смертная казнь ему постановлением президиума отменена. Петерс это прекрасно знал и всё же расстрелял. Сослался, видишь ли, на свежую резолюцию, принятую по предложению Свердлова:

«…ВЦИК глубоко уверен, что преступные посягательства наймитов буржуазии не внесут смущения в ряды революционного пролетариата и не ослабят борьбы за утверждение социального строя и за уничтожение контрреволюции. ВЦИК призывает трудящиеся массы к укреплению своих организаций. Вместе с тем ВЦИК дает торжественное предостережение всем холопам российской и союзнической буржуазии, предупреждая их, что за каждое покушение на деятелей советской власти и носителей идей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их. На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Слово «террор» уже давно звучало на митингах и собраниях, в речах разных людей, в газетных выступлениях. Теперь оно закреплялось в документе высшей власти. Гневные телеграммы, письма, постановления, обращения и требования захлестнули не только ЧК – всю Россию.

Дело о посольском заговоре ещё не было закрыто, хотя и обернулось настоящей дипломатической войной. Правительства Франции и Великобритании, западные газеты подняли бурную кампанию протеста по поводу дипломатической неприкосновенности. Англичане даже в отместку арестовали в Лондоне советского представителя Литвинова. Это заставило наркома Чичерина выступить с публичным разъяснением:

«Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощью подкупа, и агитации среди войсковых частей к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность.

Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции, и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»

Пока же многие из фигурантов дела отсиживались в помещении нейтрального норвежского посольства, за которым было установлено тщательнейшее наблюдение. И оно дало результат. При попытке пройти в здание по чужому паспорту был задержан слегка изменивший внешность Ксенофонт Каламатиано. Только во время допроса обратили внимание на его массивную трость. А внутри её обнаружилась целая канцелярия – шифровки, расписки и донесения за подписью все тех же номерных агентов. Разведчик даже разработал особую инструкцию для них:

«В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск – положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей – мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии – эмиграция на Украину».

К уже задержанным ранее добавились бывшие генерал- майор Загряжский, полковник Генерального штаба Голицын, поручик Потемкин, студент университета Хвалынский, журналист Ишевский, служащий Центропленбежа Иванов.

В одном из писем журналист даже торговался с заказчиком: «Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все – 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим