Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— Нет, Миита, — Дима круто обернулся, его сапфировые глаза встретили взгляд Ярослава без тени страха. — Я приехал расставить точки над «и». Ты сам-то за столько лет так и не смог этого сделать.

Ярослав замер, его лицо побледнело, но вена на виске запульсировала ещё сильнее. Его губы дрогнули, как будто он хотел ответить, но слова застряли. Альбина вдруг с пугающей ясностью поняла: Дима сейчас доведёт Ярослава до срыва. Как тот когда-то довёл Витю. Потому что Ярослав, впервые в жизни, оказался в положении, где у него не было козырей. Ни одного. Он, привыкший держать всё под контролем, манипулировать, побеждать, стоял перед Димой безоружным — и это бесило его до белого каления. Его гнев, его ревность, его беспомощность были ощутимы, и все в комнате — кроме Анны, обнимающей Настю, и самой девочки — чувствовали это.

— Кофе будешь? — Альбина заставила себя успокоится, обращая внимание на еще одного участника сцены, робко жмущуюся в прихожей фигурку. — Варя?

— Простите, Альбина Григорьевна, — пробормотала та, явно горя желанием оказаться подальше отсюда, от этих трех людей с их могуществом и властью. — Дмитрий Николаевич….

— Дмитрий Николаевич, — перебил ее Дима, — позвал Варю помочь. Ибо разорвать друг друга на глазах у нашей крохи — последнее дело, которое мы можем себе позволить. Все согласны? Да, Насть? — он чуть щелкнул девочку по носу. — Согласись, малышка, взрослых тоже иногда в угол ставить надо за все их выкрутасы.

Настя робко улыбнулась ему, все еще обнимая бабушку.

— Интересно, и кто рискнет это провернуть? — с ледяной насмешкой спросил Ярослав, отходя к окну.

— Я, — точно таким же ледяным тоном ответил ему Дима. — И поверь, Миита, у меня есть что вам всем тут сказать. Нам всем, — поправился он. — Насть, выбирай: зоопарк, кино или выберете котят, которых дядя Женя снова пристраивает?

При волшебном слове «котята» глаза и у Насти стали похожими на два фонарика.

— Дядя Дима… — задохнулась она, но тут же резко сникла и посмотрела на Альбину вопросительно. — Тетя…

— Можно, — улыбнулась Альбина. — И даже нужно. Давно себе кошку хотела. Только выбери, ради бога, именно кошку. Котов в моей жизни и так более, чем достаточно.

— Правда? — Настя казалось, не могла поверить. Анна зажмурила глаза, по щеке стекла слеза.

— Конечно, мое солнышко.

Настя вдруг отбежала от бабушки и бросилась к Альбине, обняв её с такой силой, что та чуть не потеряла равновесие. Альбина прижала девочку к себе, закрыв глаза, и на несколько секунд позволила себе забыть обо всех в комнате — о Ярославе, пылающем гневом у окна, о Диме, чья холодная уверенность держала всех в напряжении, об Анне, чьё молчание было тяжелее слов. Она просто наслаждалась теплом Насти, её доверчивым объятием, её дыханием, которое щекотало шею.

— Я сама за ней смотреть буду… — тихим шепотом на ухо прошептала Настя, — правда… Как ты в детстве….

— Я помогу… — Альбина потерлась щекой о волосы девочки. — Иди переодевайся, бери Варю и идите.

38

Оставшись одни, четверо взрослых молчали, их взгляды скрещивались, как лучи в запутанной сети. Четыре человека, связанных одной нитью — событиями, поступками, ошибками, которые сплели их судьбы в тугой узел. Тишина в комнате была тяжёлой, пропитанной невысказанными обвинениями, болью и старыми ранами. Дима, не обращая внимания на злые взгляды Ярослава, с уверенностью хозяина прошёл на кухню. Увидев разгром — пятна вишнёвого сока, разлитое тесто, лужи молока, — он лишь присвистнул, но воздержался от комментариев. Через несколько минут он вернулся с четырьмя кружками кофе, расставив их на столике в гостиной с деловой невозмутимостью.

Альбина забралась на диван, поджав ноги под себя, и бросала короткие взгляды на мать, сидящую в кресле напротив. Её губы были поджаты, а в груди боролись противоречивые чувства. Она понимала, что Дима привёл Анну в её квартиру не просто так — это был его ход, его попытка что-то исправить или, наоборот, вскрыть старые раны. Семь лет жгучей злости и обиды на мать всё ещё тлели в её душе, но теперь они были приглушены — не исчезли, но уже не пылали, как раньше. И всё же Альбина не была готова видеть Анну так близко, чувствовать её присутствие, её робкие взгляды, полные вины. Она не знала, как начать этот разговор, и не была уверена, хочет ли его вообще.

Анна сидела в кресле, скромно опустив глаза, её пальцы нервно теребили край кофты. Она старалась не привлекать внимания, но её хрупкая фигура, белые волосы и морщинистое лицо, постаревшее не по годам, сами по себе кричали о её боли. Ярослав бросил на Анну взгляд, полный такой жгучей ненависти и презрения, что Альбина невольно вздрогнула. Его глаза, обычно скрывающие эмоции за маской насмешки, теперь горели неприкрытой яростью, но он молчал, стиснув зубы. Его молчание было громче любых слов.

Он опустился на диван рядом с Альбиной, так близко, что она ощутила тепло его тела, почти касающегося её. Не притронулся ни к кофе, который принёс Дима, ни к своим же подгоревшим блинам, стоящим на столе. Его руки лежали на коленях, пальцы нервно сжимались, выдавая внутреннюю бурю. Альбина чувствовала его напряжение, его гнев, его растерянность — всё это витало в воздухе, как электрический заряд. Она знала, что он хочет сказать что-то, но сдерживается — то ли ради неё, то ли ради Насти, которой, к счастью, сейчас не было в комнате.

Дима, устроившись в кресле напротив, отпил кофе и посмотрел на всех троих с холодной уверенностью. Его взгляд был спокойным, но в нём читалась стальная решимость — он явно собирался говорить, и это не было бы лёгким разговором.

— Давай, — угрюмо начала женщина, — выкладывай, зачем весь этот цирк с конями. Зачем ты притащил сюда Анну…

— А затем, Аль, что Эльвира умерла.

— Что? — вскинула глаза Альбина. — Когда?

— Два дня назад. Мозг полностью отказался работать.

Челюсть Ярослава сжалась, он медленно закрыл глаза. И Альбина вдруг ощутила боль в затылке от накативших эмоций: предательски защипало в носу, а сердце сжалось от чувства вины и одновременно злости. Она видела, что Ярослав не остался равнодушен к этой новости и впервые за семь лет ощутила то, что ощущать себе запрещала — жгучую, ни с чем не сравнимую ревность.

Ревность и вина, вина и ревность — они сплелись в тугой узел, раздирая её изнутри. Альбина резко отодвинулась