Корея. Власть, идеология, культура - Константин Валерианович Асмолов

С другой стороны, использование англицизмов в речи очень популярно среди молодежи, и, несмотря на антиамериканизм, употребление слов английского происхождения можно назвать «приметой времени». Ким Дэ Чжун тоже стимулировал преподавание английского языка, разъясняя молодежи, что английский язык сегодня – не государственный язык США, а язык мирового общения, без знания которого она не сможет жить в новом мире. А до несчастного случая со сбитыми школьницами в предвыборной программе Но Му Хёна звучало предложение о введении английского в качестве второго государственного как языка, на котором в рамках глобализации говорит весь мир.

На данный момент отношение к США во многом связано с логикой фракционной борьбы. Если консерваторы выступают за идеологический союз с США, демократы в большей степени говорят про стратегическую автономию или необходимость сбалансировать между США и Китаем. Хотя, с точки зрения идейности, представители прогрессивного лагеря еще больше погружены в тренд «общечеловеческих ценностей», традиционно ассоциируемых с повесткой демократической партии США. Хорошим примером такой личности, как ни странно, является Юн Сок Ёль, бывший студенческий активист, примкнувший к консерваторам скорее вынужденно. Его визит в США и его выступления там показали, насколько он воспитан на американской массовой культуре: исполнение им песни «Американский пирог» мы рассматриваем не как жест на публику, а как проявление искренности; а человек, с которого он с юности намеревался «делать жизнь», – это легендарный прокурор Манхэттена, борец с мафией и коррупцией Роберт Моргентау.

С другой стороны, консерваторы часто выходят на демонстрации не только с корейскими, но и с американскими флагами, показывая таким образом свою поддержку ориентации на США[75].

Отношение к Японии

Роль Японии в корейской идеологической парадигме сложнее, чем может показаться. С одной стороны, в историческом нарративе Япония занимает место «главного негодяя» и источника всех последующих бед и на Севере, и на Юге[76]. С другой – большая часть серьезных подвижек в направлении модернизации (открытие страны, реформы года Кабо, насаждение более современной японской структуры после аннексии и даже эпоха «культурной политики») были так или иначе связаны с японцами.

В КНДР режим японского владычества определяется как «империалистический, оккупационный, милитаристский и дискриминационный», и в мифологизации антияпонских партизан и в основных произведениях официальной массовой культуры, – действие большинства революционных опер происходит «при японцах».

На Юге можно отметить любопытный дуализм. С одной стороны, антияпонизм был при Ли Сын Мане не меньшим элементом государственной идеологии, чем антикоммунизм. Собственно говоря, и сегодня очень сложно заявлять о наличии в Корее «прояпонских кругов», если понимать под таковыми прояпонские настроения в привычном смысле этих слов: декларированная ориентация на Японию как на образец, превознесение японских политики и культуры, оправдание под тем или иным предлогом японских действий в Корее. Скорее в «прояпонские элементы» записывают всех, кто демонстрирует «недостаточно восторженный образ мыслей».

С другой стороны, со времени правления Пак Чон Хи элементы японского пути развития активно инкорпорировались. Пак был типичным представителем поколения, воспринимавшего японский как второй родной. И, хотя он, безусловно, не был поклонником Японии с точки зрения превознесения колониального периода, модернизация страны во многом проводилась им по японскому образцу.

Более того, радикально пойдя против общественного мнения 1960-х, Пак совершил поступок, который в стратегическом плане принес стране много политических и экономических выгод: в 1965 г. он установил дипломатические отношения с Японией. Корея получила возможность лавировать между Штатами и Японией, а японские компенсации за колониальное прошлое и инвестиции в корейские рынки стали одной из немаловажных причин формирования корейского экономического чуда.

Между тем, хотя Пак Чон Хи во многом заимствовал японский опыт (заметим – наряду с советским или северокорейским), послаблений в антияпонском идеологическом курсе при нем не было. И хотя в быту Пак оставался поклонником японской музыки, формально она была запрещена.

В период Шестой республики антияпонизм стал важным элементом идеологии. Темы исторических обид и территориальных споров постоянно будировались силами специально заведенных для этого НГО. Так, когда японское министерство образования одобрило несколько новых учебников истории для старших классов, где японская аннексия Корейского полуострова в 1910 г. была названа «легитимной», 20 граждан РК отрезали себе мизинцы в знак протеста, а Сеул отозвал из Токио своего посла[77].

И несмотря на то что спекуляции на исторических обидах были темой для неполиткорректной сатиры еще 16 лет назад, до прихода к власти Юн Сок Ёля каждый президент РК вносил свою лепту в рост напряженности в отношениях Сеула и Токио. Ли Мён Бак актуализировал тему Токто, а Пак Кын Хе перенесла проблему «женщин для утешения» из публичного поля в политическое, хотя попытка закрыть вопрос «женщин для утешения» была сорвана релевантными НГО, которым грозило снятие с госфинансирования.

По мнению автора, в правление Мун Чжэ Ина отношения Сеула и Токио достигли дна, и, помимо попыток применять к любым намекам на японское наследие «культуру отмены», начал пропагандироваться специфический исторический нарратив, в рамках которого принято позиционировать себя как духовных потомков национально-освободительного движения. Консерваторы же оказываются духовными наследниками коллаборационистов, в которые записывают и Ли Сын Мана, по внутриполитическим соображениям блокировавшего проведение массовых люстраций.

Впрочем, сказать что-либо позитивное о японском влиянии на Корею в колониальные времена для корейского ученого равносильно академическому или политическому самоубийству. Так, в правление Мун Чжэ Ина власти и общественное мнение чуть не линчевали историка Пак Ю Ха, которая в своей книге осмелилась написать, что не все «женщины для утешения» были мобилизованы принудительно.

Другой пример – в свое время очень известный политолог Хан Сын Чжо, выступая в целом с антироссийским заявлением, указал, что победа Японии в русско-японской войне была для Кореи лучше. Окажись Корея в российской зоне влияния, после революции 1917 г. она могла бы быть коммунизирована, и тогда бы мы все жили как в Северной Корее. Хан хотел сказать, что Япония для Кореи была лучше России, но общественное мнение услышало «Япония лучше», оскорбилось, после чего некогда уважаемого профессора уволили отовсюду, а его блог и почту завалили гневными и оскорбительными комментариями.

Ситуацию пытались изменить «новые правые», по мнению которых антияпонизм как элемент южнокорейской идеологии нуждается в пересмотре. В их работах тезис о нещадной эксплуатации корейцев в период японской оккупации подвергается сомнению и доказывается, что между современной рыночной экономикой Южной Кореи и экономикой колонии существует прямая связь. Не одобряя сам факт колонизации, ученые этой группы обращают внимание на снижение безграмотности населения, развитие инфраструктуры, строительство промышленных предприятий и другие элементы «модернизации», которые националистической историографией не учитывались никак. Ярким проявлением литературы