Плащ Рахманинова - Джордж Руссо

— Мне, пожалуй, пора, — сказала Дейзи. — У меня еще есть дела.

Тем вечером Эвелин выпила полбутылки красного вина с сыром и крекерами, села с биографией Бертенсона в руках на свой любимый мягкий диван у окна с видом на набережную и стала прокручивать в голове основное событие дня. Она раз пять перечитала страницы о жизни Рахманинова на Элм-драйв. Что такого могла рассказать ей Дейзи, чего она еще не знала? Дейзи наверняка и слыхом не слыхивала об этой книге. Да и вообще, кто она такая?

Она сидела, не шевелясь, несколько часов. Вино подействовало на нее усыпляюще и усилило ее безмятежность; она смотрела на жидкое небо, перетекающее в Тихий океан. Стали появляться звезды, они мерцали так же ярко, как кораблики в океане. Эвелин чувствовала, что наткнулась на нечто важное, Дейзи была послана ей судьбой. Интуиция говорила, что она на грани открытия.

Неделю спустя они встретились в кафе на пляже. Дейзи с радостью приехала: она была не слишком занята и еще ни разу не выбиралась на пляж этим летом. Теплело, как всегда в Лос-Анджелесе в начале лета; Дейзи появилась в короткой юбке, выглядевшей почти как купальник, с банданой на голове.

— Милое местечко, — сказала Дейзи. — Давайте за тот столик?

Эвелин готова была согласиться на все, что пожелает гостья. Несколько дней назад она напомнила себе, что если Дейзи в 1942 году было пятнадцать, то она родилась в 1927-м. Значит, Дейзи была на девять лет младше Эвелин — разница небольшая, дружбе не помешает.

Они заказали кофе и по куску морковного пирога, потом Дейзи заговорила.

— Я пряталась в кустах, — сказала она, — и много чего видела, но не слышала, как он играет. Рояль был слишком далеко. Но я видела, что происходит за большим окном на первом этаже.

— Вы не боялись, что вас поймают?

— Нет, — усмехнулась Дейзи, — эти русские никак не смогли бы засудить за шпионаж подростка. Мне было всего пятнадцать. Я видела, как они ходят по дому, садятся пить чай в четыре часа, как раз когда я приезжала на велосипеде и пряталась.

— Их было всего двое, пианист с женой?

— Нет, там была еще старая дама в длинном платье. Я все гадала, кто она: родственница, горничная или компаньонка.

— Вы так и не узнали? — спросила Эвелин.

— Имя — нет, но я узнала ее лицо следующей зимой, когда его привезли из больницы.

Эвелин наизусть знала последние месяцы жизни Рахманинова: зимнее переутомление, коллапс на последнем турне, Рождество в доме 610, госпитализация в Лос-Анджелесе — но упоминание о старой даме пробудило ее любопытство. Бертенсон вкратце упоминает русскую сиделку Ольгу Мордовскую, которую позвали к Рахманинову уже в самом конце. Может быть, это та же женщина? Когда она спросила, Дейзи не смогла ответить.

— Держу пари, старая дама в длинном платье была русской, — сказала Дейзи. — Она там долго жила.

— Хотите сказать, с самого переезда, когда вы видели, как заносят рояли?

— Нет, не так долго, — усмехнулась Дейзи, съедая еще кусочек пирога, — но я помню, что видела ее в окне в праздники, когда мы не учились и я постоянно каталась на велосипеде.

Эвелин стала вспоминать известную ей информацию. Это было Рождество 1942 года, и через два месяца, в феврале, Рахманинов заболел. К тому времени Эвелин уже наизусть знала хронологию последних месяцев и рассказ Бертенсона: Рахманиновы встретили Рождество на Элм-драйв, потом, в январе 1943-го, отправились в турне по Америке, в феврале Рахманинов заболел, 17 февраля в Атланте муж с женой отменили турне, 26 февраля Рахманинова положили в больницу «Добрый самаритянин» в Лос-Анджелесе, и домой он вернулся только 2 марта. Сиделка Ольга Мордовская — если Бертенсон правильно записал ее имя — не могла быть тем же человеком, которого Дейзи видела на Рождество: это значило бы, что она переехала гораздо раньше.

— Вы уверены, что видели тогда старую русскую даму? Это была та же дама, что вы видели зимой и в марте?

— Да, — заверила ее Дейзи. — Я вам скажу почему.

Эвелин приготовилась внимательно слушать.

— Я помню день, когда его привезли домой на «скорой». Сначала вышла его жена, потом двое вынесли его в кресле-каталке. Они не стали стучать в большую зеленую дверь. Та открылась изнутри, и на пороге стояла та самая старая дама в длинном черном платье. Я узнала ее фигуру, хотя не могла различить лица. Это была та же самая дама. Определенно.

— Что насчет смерти Рахманинова? — спросила Эвелин.

— Помню, как моя учительница по фортепиано сказала, что Рахманинова снова увезли в больницу. Это случилось вскоре после того, как я увидела: он возвращается домой на «скорой». Но я не видела, чтобы «скорая» приезжала еще раз. Если они второй раз привозили его обратно, то, значит, я это пропустила. Помню только, как учительница сказала в конце марта, что Рахманинов умер.

— А старая дама?

— Они с другой дамой, женой, после того как он умер, еще долго оставались в доме. Я видела, как они собираются, когда проезжала мимо.

— Как долго?

— Несколько месяцев.

* * *

Эвелин обдумала все, что услышала от Дейзи в кафе. Тем вечером она сплела свою собственную нить Ариадны:

Рахманинов настаивал, чтобы все было русским, вплоть до чая. Он никогда не доверял американским докторам, отказывался у них лечиться. Заболев, Рахманинов всегда находил русского доктора, случалось ли это в Нью-Йорке, в Беверли-Хиллз или во время турне. Он также писал, что обращался к другим гипнотерапевтам после доктора Даля в Париже и Нью-Йорке. Эвелин спросила себя: зачем тогда ему нужна была русская сиделка? Потому что у Рахманинова разыгралась депрессия, был ее ответ.

Эвелин продолжала свой внутренний диалог:

Наверняка это была Ольга Мордовская, русская. Бертенсон назвал ее «сиделкой» — точное определение. Но предположим, Ольга исполняла и другие роли. Предположим, она была особой сиделкой. За год до смерти Рахманинов постоянно жаловался на усталость и отчаяние. Предположим, он снова погрузился в депрессию, и Наталья позаботилась о том, чтобы найти ему сиделку. Можно звать ее хоть сиделкой, хоть как угодно. Ольга Мордовская могла быть ею. Сиделка и компаньон — два этих рода занятий были связаны еще с незапамятных времен.

Как Бертенсон узнал о Мордовской? Эвелин понятия не имела… Возможно, Наталья наняла Мордовскую перед Рождеством 1942 года, но кто-то должен был порекомендовать ее Рахманиновым. Наталья никогда не стала бы давать объявление о том, что ищет русскую сиделку. Она