Пепел перемен, Том 6: Тень железной руки - Илья Витальевич Карпов

Элона на мгновение задумалась, и её губы сложились в лёгкую улыбку.

— Надо же, — усмехнулась она. — Мой бестолковый брат становится мудрым.

* * *

Весть о предстоящем поединке, божьем суде, взбудоражила умы обитателей Чёрного замка и высокородных господ из числа горожан. Состоятельные торговцы, главы ремесленных гильдий и владельцы красных домов с изумлением обсуждали небывалое прежде событие и лишь немногие, самые начитанные из них, могли припомнить, что такое уже случалось прежде. При короле Эйермунде Эркенвальде, который ещё будучи живым получил полуироничное прозвище «Святой».

Помимо сжигания книг и самосожжения на огромном костре в конце жизни, он прославился любовью к судебным поединкам. Король устраивал их столь часто, что к последним годам его правления традиционные суды проводились только по мелким делам, где всё можно было уладить штрафом или денежной компенсацией.

Турнирное ристалище, на котором ещё недавно сражались благородные рыцари, ещё не успели разобрать, и теперь оно сделалось ристалищем судебным. Разве что разноцветные знамёна участников на столбах и оградах сменились алыми полотнами с изображением железного кулака и железной короны над ним. Подобное знамя красовалось и на королевской ложе, только с вышитым серебряной нитью узором из корон по краю.

Колёса кареты стучали по брусчатой дороге, ведущей к западным воротам Чёрного замка. В ней ехало двое: его священное величество Эдвальд Одеринг и сир Гильям Фолтрейн, новый командующий королевской гвардии. Рыцарь со скучающим видом глядел в окно, подперев голову кулаком.

— Волнуетесь, сир Гильям?

Услышав вопрос короля, тот словно очнулся ото сна, потянулся и зевнул.

— Ничуть, ваше величество. Разве должен?

— Хладнокровие — благодетель для рыцаря, но всё-таки ваш противник владеет магией.

Сир Гильям вздохнул и вновь взглянул в окно.

— Дело не в хладнокровии, ваше величество, — ответил он. — За свою жизнь я успел сразиться со столькими противниками, что они все словно слились в одного безликого ублюдка, которому снова и снова выпускаю кишки. Надеюсь, на этот раз хотя бы будет интересно. С магами я дела ещё не имел. К тому же использовать щит мне непривычно.

— Вчера вы недурно обращались с ним, во время испытаний, — заметил король. — Да и сегодня утром тоже.

— Он оказался удобнее тех, что я держал раньше. И куда легче, даром что обит металлом.

— Спасибо господину Велендгриму. Гномы большие мастера делать доспехи и щиты, а он уверял, что обратился к лучшим из них. И всё же, — добавил Эдвальд, — осознаёте ли вы ответственность, что легла на ваши плечи, когда вы согласились за меня сражаться?

— Я не ощущаю её тяжести, ваше величество, — как бы между делом ответил Фолтрейн. — Сейчас она не больше, чем когда вы сделали меня командующим или когда приняли в гвардию семь лет назад. И уж точно не больше той, что я взвалил на себя, когда согласился за вас воевать, вопреки воле отца.

— Тогда вам было нечего терять, теперь же вы рискуете если и не жизнью, то хотя бы рыцарской честью.

Гильям Фолтрейн вскинул брови, взглянул королю прямо в глаза и спросил, прищурившись:

— А что такое «честь», ваше величество?

Теперь удивлённым выглядел уже Эдвальд.

— Странно слышать такой вопрос от рыцаря, — усмехнулся он.

— Хотите узнать, что я думаю о чести? — сир Гильям чуть наклонился к королю, но всё же сохранил почтительное для разговора расстояние.

— Поведайте. Раз вы теперь командующий гвардии и полноправный член Тронного круга, мне важно ваше мнение на этот счёт. Кучер не спешит, так что, полагаю, с десяток минут у нас ещё есть.

— Хорошо, ваше величество, — сир Гильям пригладил волосы. — Я никогда не был хорошим рассказчиком, но, если уж вам угодно… Задолго до того, как меня посвятили в рыцари, я служил оруженосцем у одного ригенского мешка с дерьмом, сира Сигизмунда. Они с моим отцом были давними друзьями, так что он с радостью отдал меня учиться премудростям рыцарской жизни. Мальчишкой я мечтал, что меня научат сражаться на мечах, лихо же скакать верхом и разить врагов без устали. Грезил о чести. Мне тогда даже казалось, будто б я знаю, что это такое. Но в жизни всё оказалось иначе. Сир Сигизмунд разрушил мои детские представления одно за другим. И осушая очередную кружку кислого пойла, вытирая пролитое со своей засаленной бороды, этот жирный боров каждый раз говорил мне: «Вот она, жизнь рыцаря, сынок! Подрастёшь, поймёшь!» И я действительно понял, что для сира Сигизмунда быть рыцарем означало пьянствовать, щупать баб и засыпать на полу постоялых дворов в им же самим созданной луже. Сколько раз я тащил его тушу в комнату, пока он бормотал что-то о рыцарской чести… Но самое гадкое было, когда я узнал, что эта свинья ничем не заслужила ни свой титул, ни свой образ жизни. Отец посвятил его в рыцари за какую-то давнюю услугу, да ещё и постоянно давал в долг, прекрасно понимая, что обратно денег не получит.

— Как я помню, ваш отец в те годы был верен Эркенвальдам? — между делом спросил Эдвальд.

— Да, был. Просиживал задницу в Кроуке и вечерами поднимал тосты за здравие его величества. А всякий раз, когда в замок приезжал сир Сигизмунд, они напивались до беспамятства и вспоминали былое. Как приезжали в деревни и брали всё, что хотели «по праву силы». Но что эти два увальня знали о силе? — сир Гильям с остервенением плюнул в окно. — День посвящения в рыцари стал одним из самых дерьмовых в моей жизни — мне пришлось приклонить колено перед сиром Сигизмундом. Когда дело было сделано, он сказал, что истинный рыцарь должен быть чист телом и душой. Я едва не сдержал смех, ведь не раз видел, как он не соответствовал ни тому, ни другому. А потом грянуло ваше восстание.

— И вы решили, по сути, предать своего отца и короля? — вкрадчиво спросил Эдвальд.

— Когда мы приезжали в Чёрный замок, я видел, как мой отец и его верный подхалим целуют королю руки и соревнуются в том, кто лучше вылижет ему задницу. Они не служили королю, они прислуживались. Поэтому от одной мысли, что я буду воевать на одной стороне