Коко Шанель. Я сама — мода - Мишель Марли

Габриэль весело хихикнула.

— Что ты делаешь?

— Поздравляю тебя с днем рождения, дорогая. — Он подкатил столик к кровати, наклонился и неловкими движениями поднял боковины. — Почему слуги так легко с этим управляются, а у меня ничего не получается? — пробормотал он себе под нос.

Завершив свои манипуляции, он выпрямился, шагнул к кровати и поцеловал Габриэль.

— С днем рождения, Коко! — сказал он по-русски и продолжил по-французски: — Прими мои самые искренние поздравления и пожелания счастья, всяческих успехов и любви.

Она обвила руками его шею.

— У меня нет слов! Лучшего начала дня рождения я себе и представить не могла.

— Но Петр и Жозеф никогда мне этого не простят. — Дмитрий ухмыльнулся. — Они по-настоящему разозлились на меня за то, что я лишил их законного удовольствия. Только Мария проявила понимание. Я слышал, как она прошептала Жозефу что-то про «романтику».

Габриэль засмеялась, с удивлением чувствуя, что головная боль отступает.

Дмитрий придвинул к столику два стула и приподнял крышку кофейника. По комнате разлился аромат кофе. Судя по неловким, неуклюжим движениям, с которыми он наполнял чашки горячим душистым напитком, ему не часто приходилось делать это самому.

— Садись, Коко, а то кофе остынет, — деловито произнес Дмитрий, не глядя на нее, и поправил серебряную крышку на одной из тарелок.

Его халат усиливал комизм ситуации.

— Благодарю вас, ваше императорское высочество! — хихикнула Габриэль и осторожно встала с кровати.

Намотав на себя простыню как тогу, она остановилась перед столиком и окинула взглядом корзинку с круассанами и разнообразные баночки с джемом, провела пальцами по свежим, только что распустившимся розам.

— Как ты все изящно сервировал, — похвалила она, чувствуя, как в груди у нее разливается тепло.

Она уже хотела сесть, но он удержал ее.

— Нет, не сюда. Вот сюда, за этот прибор.

Он посторонился, уступая ей место.

Габриель удивленно посмотрела на него и села на другой стул. Дмитрий остался стоить рядом с ней Выжидающе гляди на нее, как ей показалось.

Все больше недоумевая, Габриэль сделала глоток кофе. Наверное, надо заглянуть под крышку. Может, Мари по случаю ее дня рождения приготовила английский завтрак с яичницей и беконом и Дмитрий боится, как бы все это не остыло? Русские ведь тоже едят по утрам очень сытные вещи, совершенно неперевариваемые для французского желудка в такую рань. А жирная пища — не самое подходящее средство против легкого похмелья. Ей уже стало почти дурно от одной лишь мысли о чем-нибудь жареном. Поэтому она не торопилась узнать, что это за кулинарный сюрприз, и сделала еще глоток кофе.

— Дмитрий, ты не хочешь сесть? — спросила она приветливо.

— Мне не к спеху.

Похоже, он и в самом деле ждет, когда она заглянет под серебряный клош. Все еще недоумевая, почему яичница, бекон, сосиски, блинчики или пирожки вдруг приобрели для Дмитрия такую важность, она решила не испытывать его терпение. Если ему так хочется, чтобы она их съела, она хотя бы попытается это сделать.

Поставив чашку с кофе на стол, она приподняла крышку и… чуть не выронила ее.

На белой шелковой салфетке в обрамлении лепестков роз лежало роскошное, необыкновенно длинное ожерелье из жемчуга. А может, это было несколько ниток. Во всяком случае, это выглядело как миниатюрная гора из мерцающих, переливающихся всеми пастельными тонами бело-кремовых жемчужин, размер и блеск которых не оставляли сомнений в том, что это настоящее сокровище. От восторга Габриэль потеряла дар речи.

— С днем рождения, Коко! — тихо повторил Дмитрий.

Габриэль робко коснулась ожерелья, словно опасаясь, что оно рассыплется блестящей пылью. Но жемчуг был на ощупь настолько реальным, что у нее перехватило дыхание.

Вообще-то она довольно равнодушно относилась к драгоценностям. По ее мнению, цепочки, кольца и серьги имели исключительно декоративное значение и никакие могли повысить ценность женщины. Поэтому она предпочитала модные украшения. Правда, так было не всегда: в юности она тоже испытала на себе власть сверкающих бриллиантов.

Бой не делал Габриэль подарков. Во всяком случае, в той форме, как это было принято в компании Этьена в Руалье и их метресс. Друзья Этьена не скупились на так называемые утренние дары для своих возлюбленных — дорогие украшения, которые те с гордостью демонстрировали: страусиные перья, меховые воротники или драгоценности. Боя же, судя по всему, не интересовали женщины, охотно позволявшие делать из себя рождественскую елку.

Габриэль не знала, как относиться к этой его особенности. С одной стороны, она ценила скромность больше, чем приверженность этой мишуре. С другой стороны, временами в ней просыпался какой-то чертенок и нашептывал, что она заслуживает большего. Тем радостнее встрепенулось ее сердце, когда Бой вдруг — почти через год после начала их романа — заметил:

— Я никогда не делаю тебе подарков, верно?

Верно! — ответила она, раздираемая противоречивыми чувствами: удивлением, радостным ожиданием и растерянностью.

На следующее утро он поставил на ее подушку маленькую шкатулку. Подняв крышку, она вздрогнула, ослепленная блеском, исходившим от какой-то изящной вещицы на красном бархатном дне ларца.

— Как красиво! — восторженно прошептала она.

— Это диадема, — улыбаясь, пояснил Бой. — Она твоя.

Габриэль никогда раньше не видела диадем. Она даже не знала, что это такое, и, конечно же, представления не имела, как их носят. На шее?

Позже она узнала от одной знакомой, что эту крохотную корону носят на голове с высокой прической. Но у нее была короткая стрижка. Как ей закрепить диадему в волосах? И в каких случаях ее надевают? Но она все же попыталась подружиться со своим необычным украшением — тайком примеряла его перед зеркалом и научилась наконец так располагать диадему на голове, что та не съезжала ни на лоб, ни на затылок.

Застав ее за этим занятием, в вечернем платье, Бой удивленно спросил:

— Ты куда-то собралась? Зачем? Нам так хорошо дома.

Габриэль сунула диадему в шкатулку и покорно осталась дома со своим возлюбленным. Больше она не получала подобных подарков. Она была счастлива с ним и без драгоценностей.

Габриэль, как зачарованная, любовалась изысканной простотой ожерелья. Эти жемчужины не имели ничего общего с пошлыми побрякушками, с помощью которых дамы света пытались набить себе цену. Эти жемчужины обладали особой магией: казалось, они все еще остаются живой частью устрицы. Они были не просто украшением, в них заключалось все, что только может дать женщине драгоценность: вся волнующая радость, все опьянение красотой.

— Это ожерелье моей бабушки.

— Что?..

Габриэль, витавшая мыслями где-то далеко, подняла голову и растерянно посмотрела на Дмитрия. Смысл его слов не успел дойти до ее сознания.

— Это так