Религия славян и её упадок (VI–XII вв.) - Генрик Ловмянский

веке многочисленных церквей (монастырская жизнь и письменность берут свое начало еще в 11 веке), большой интерес к церковным делам (особенно к предписаниям, связанным с постом и запретами), христианская позиция населения городов[779], а также отсутствие данных о выступлениях язычников позволяют судить, что уже при Андрее Боголюбском (ум. 1174), особенно активном на церковном поприще, христианство укрепилось среди широких масс населения, особенно городского, на ростовско-суздальской земле, а язычество свелось к реликтовому элементу, что не исключает существования его значительных анклавов в удаленных уголках этой земли.

М. Клименко приписывает успех христианизации на этой земле возникновению славянских поселений[780], однако роль соответствующего фактора в этом процессе не представляется столь ясной: славянское население существовало на ростовской земле и до 12 века (славянским является и название Ростов, известное из источников с 9 века), а часть прибывших в 12 веке славянских поселенцев были еще язычниками, в частности, вятичи. Именно вятичи могут дать еще более выразительный пример поздней христианизации. Миссионерскую деятельность у них развернул опять же печерский монах по имени Кукша (где-то в начале 12 века), разогнал там бесов, крестил вятичей, вершил чудеса, но в конце концов его постигла участь, схожая с участью Леонтия: он погиб мученической смертью вместе со своим учеником[781] — по-видимому, столкнулся с каким-то племенем убежденных язычников. Эти два примера, ростовский и вятичский, позволяют постичь суть мировоззренческих перемен в периферийных областях, более отсталых по сравнению с центральными землями, преуспевшими на ниве христианизации уже в 11 веке. Прежде всего к земле полян, а вероятно и отчасти к соседним землям, относятся слова Повести временных лет о деятельности Ярослава Мудрого, увенчавшейся серьезным успехом: «И умножились пресвитеры и люди христианские; и радовался Ярослав, видя множество церквей и очень много христиан…»[782]. Другое дело, что этих людей трудно было приучить, чтобы они регулярно ходили в церковь. Написанная в то время Проповедь о карах божиих отмечает, что люди толпой бегут на русалии, игрища, а церкви стоят пустыми[783]. Трудно, впрочем, удивляться массовому посещению русалий, ведь игрища были очень развлекательными. В отдаленном Новгороде, принявшем крещение раньше, около 1070 года все как один выступили вместе с волхвами против своего князя Глеба и его дружины, а особенно против епископа, что, впрочем, означало скорее незабытую привязанность к старым верованиям, нежели решительную антихристианскую реакцию, поскольку, когда Глеб разрубил волхва топором, люди разошлись без видимого сопротивления. В Киеве в то же самое время волхв не имел большого успеха[784], тогда как в Полоцке даже правящая династия в 11 веке уважала волхвов и пользовалась их услугами[785]. Однако же подобные явления не могли остановить процесс христианизации.

Повесть временных лет раскрывает также некоторые методы ведения миссионерской и проповеднической деятельности на Руси. Здесь нет следов двухуровневой миссии Климента Охридского, возможно, она была забыта. За общее проведение миссии отвечал князь (так же, как это было в Моравии и в Болгарии), однако он не применял авторитарных методов принуждения, поскольку даже Владимир, издавая в 988 году приказ о крещении киевлян, действовал только с предварительного коллективного согласия. Тем не менее, князь выделял духовенству материальные средства и покровительствовал ему. Немногочисленные епископства не могли развивать эффективную деятельность без организации большого числа местных центров. Князь предоставлял безопасные места для миссионерской пропаганды и проповедей в городах, в которых строились церкви. По словам летописи, Владимир начал строить церкви во всех городах и селах (княжеских усадьбах), назначать священников и крестить людей[786]. Ярослав продолжал эту деятельность с еще большим размахом, строил в городах и других важных населенных пунктах церкви, назначал в них священников, велел им, чтобы они учили людей и приучали ходить в церковь[787]. Показательно различие между обоими сообщениями. В первое, по-видимому, закрались литературные элементы: упоминание о всех городах, о принуждении (крещении людей), что, не исключено, было pium desiderium летописца; они не повторяются в сообщении о Ярославе. Тем не менее мы должны считаться с возможностью некоторого изменения в методе ведения миссии, которая при Владимире вряд ли вышла далеко за пределы земли полян, при Ярославе она наверняка распространилась и на более удаленные земли. По сравнению с моравской миссией Мефодия и охридской Климента русская миссия обнаруживает как бы некое новаторство: Мефодий и Климент, а также их ученики, были скорее светскими проповедниками[788], светские пресвитеры начали также и русскую миссию[789]; однако во второй половине 11 века на сцену выходят уже священнослужители, как это вытекает из примеров ростовской и вятичской миссии, о которых говорилось ранее.

Вообще христианизация в смысле осознания населением духа новой религии и его приобщения к христианским культовым практикам на землях полян произошла, вероятнее всего, не позднее 11 века, а на ростовской периферии в течение следующего столетия. Процесс христианизации в других русских землях происходил в некой хронологической последовательности между этими двумя датами, причем на периферии, как у вятичей, язычество могло сохраняться еще дольше.

В отличие от южных и восточных славян, на славянском западе славянский обряд играл в общем незначительную роль, хотя именно отсюда, а точнее из Моравии, он берет свое начало. В Моравии также разыгралась решительная, в пределах западного славянства, борьба между латинской и славянской миссией, закончившаяся принудительной ликвидацией последней. Правда, ликвидация не была полной, однако она сыграла решающую роль в победе латинского обряда на всех западнославянских землях. О начале христианской миссии в Моравии мы говорили выше[790], заметим также, что крещение Моравии (831) произошло не под политическим давлением франкского государства (франкские источники не интересует Моравия с точки зрения миссионерской деятельности) и не в результате франкской миссионерской акции (которая вообще в Моравии до славянской миссии очень мало себя проявила), а по инициативе моравского князя (Моймира), действовавшего, вероятнее всего, под влиянием крещеных славян в Каринтии и Панонии[791]. Моймир пригласил пасавского епископа Регингара для осуществления крещения (831), но тот недобросовестно выполнял свою обязанность и не стремился привить неофитам принципы новой религии, чему мешал и языковой барьер, а могунтский синод сокрушался по поводу медленного распространения христианства в Моравии (852), по-видимому, не трактуя эту оценку как самокритику восточнофранкского духовенства. Тем не менее, из этих упущений выводы сделал князь Ростислав, который пригласил из Византии (предполагая основать собственное епископство в Моравии) миссию Константина и Мефодия, греков, пользующихся хорошо им известным славянским языком (864)[792]. Однако организация массовой славянской миссии произошла по истечении 10 лет с момента приглашения миссии, когда сложилась благоприятная конъюнктура: