Я догоню вас на небесах - Радий Петрович Погодин

он хреновину ни порол, а ты ему: «Ох, шер ами! Ах, сокол мой». Ясно тебе? Ох, Лидия… – Мать нежно пошлепала Лидию Павловну по щеке и уехала – машину она водила по-солдатски, как броневик.

Скармливая Леонтию макароны, Лидия Павловна узнала, что викинги – это потомки легендарных народов моря. Потерпев неудачу в попытке отвоевать свои берега у египтян и иудеев, народы моря ушли вглубь Анатолии. Но в начале первого тысячелетия нашей эры, а точнее, в первом веке, теснимые Римом, покинули и эти земли, и под предводительством Одина пошли по Днепру на север.

– Послушай, откуда этот бред? – спросила Лидия Павловна.

– От Снорри Стурлунсона и Тура Хейердала. Так что викинги или варяги стали северосредиземноморским народом одновременно с венедами. Тут интересный аспект. Эстонцы называют русских венеды. Латыши называют русских криеву – кривичи. У венедов и эстиев была общая граница на венедском поморье. Тогда еще балты между ними не стояли. Но почему эстонцы запомнили именно это древнее слово – венеды? Думаю, ильменские или озерные словене прошли по эстийскому берегу еще как венеды. Это не день, не два… Шли они и по воде на небольших судах – кочах. Отсюда так много на Русском Севере Кочевых и Кочневых.

Попив чаю, Леонтий развалился на диване.

– Люблю поваляться после жратвы. Ты тоже, вижу, к хорошим лежанкам имеешь слабость.

Когда Лидия Павловна прилегла рядом, Леонтий сказал:

– Новгородцы…

Зазвонил телефон. Лидия Павловна взяла аппарат и ушла с ним на кухню.

– Кто звонил? – спросил Леонтий, когда она вернулась.

– Отец. Спрашивает, нужны ли мне деньги.

– Краснеешь – значит нужны. Хочешь, я к тебе совсем перееду? Зарплата у меня приличная… И надо же, в пятнадцатом веке, точнее, четырнадцатого июля тысяча четыреста семьдесят первого года сорок тысяч новгородцев были разбиты пятитысячной московской ратью под водительством князя Холмского. Плачь, Новгород! Рыдай! А почему, спрашивается? Да потому, что новгородские бояре-воеводы превратились в записных надутых интриганов. Коли нет воевод – то не будет и воинов. – Леонтий закрыл глаза, полежал немного, отдыхая от слов, и вдруг свернулся калачиком.

У Лидии Павловны защемило сердце. Но она сказала:

– Не пытайся уснуть. Сегодня тоже пойдешь домой. Вот именно. Как миленький. – Почему она так сказала, она объяснить не могла. Захлестнуло ее желание сиротства, а это, как известно, означает согласие считать себя виноватой.

Во сне она видела себя легкой и беззаботной. Шла она по высокой цветущей траве. Утверждают, что во сне люди не чувствуют запахов, но она чувствовала – запах меда и его вкус на губах.

На работе она спросила у своего шефа Прохорова: «Откуда такое слово – „первенец“?» И поведала ему о вено, о венедах, о склавенах, о собрах и собратьях, о союзе как глубинной сути славянства.

– Откуда же у тебя такие красивые мысли? – спросил шеф Прохоров.

– От Леонтия.

– Твой новый хахаль? А он кто? Артист?

– Химик.

– Клизма он, а не химик. И вы тут все в моем отделе клизмы! – закричал вдруг шеф Прохоров. – Вы заняты чем угодно, только не ретрансляторами. Для вас ретрансляторы – не духовность. Для вас всякое дерьмо – духовность. Научились вилку в левой руке держать. Интеллигенты! Скажите, какой у интеллигента продукт? У сапожника – сапоги. А у интеллигента?.. То-то. А если сапожник – интеллигент? Он же «Гамлета» наизусть шпарит. Он же Вивальди слушает в рабочее время. Он же картины маслом пишет – правда, хреновые. И весь народ в клизме. А вы кто такие?

– Интеллигенты, – сказала Розита Аркадьевна, старейшая приятельница шефа.

– Вот-вот. А мне нужны профессионалы-ретрансляторщики. Почему Союз в такой клизме? Профессионалов нет. Интеллигенты и бюрократы. Бюрократы-интеллигенты. Фарцовщики-интеллигенты. Взяточники-интеллигенты. Недоучки-интеллигенты. Интеллигенты-любители. Интеллигенты-грабители… – Шеф Прохоров шагнул к двери, даже открыл ее, даже прицелился ею хлопнуть. Но обернулся и сказал с сарказмом: – Интеллигент у нас только один – товарищ Лихачев. Но существует понятие «интеллигентность». Это сумма прекрасных человеческих качеств. Чем больше эта сумма, тем выше интеллигентность. Сосчитайте каждый честно процент интеллигентности в себе. Начните с трудолюбия, мастерства и трудовой дисциплины. Желаю вам успеха, добрые молодцы и красные девицы…

Лидия Павловна смотрела на шефа Прохорова. Чихать ему было на ретрансляторы, он от чего-то другого плакал. Он разваливался на куски.

– Лидия, выйдем, – сказал он. – Да, кто из вас читал последний «Новый мир»? Поднимите руки.

Подняли все.

– А новый справочник по ретрансляторам?

Руку не поднял никто, но все опустили головы.

– А ведь интеллигентность предполагает обязательные глубокие профессиональные знания. Без профессиональных знаний все остальные сведения – есть клизма. Лидия, выйдем…

В коридоре шеф сказал:

– Беда, Лидия. Инка в больнице. Сделала подпольный аборт, а сейчас может умереть. И детей у нее не будет.

Инка, младшая дочка шефа, училась в университете.

– Не захотела рожать? – спросила Лидия Павловна.

– Мы не захотели. Незнамо кто отец. Какой-то гитарист. Может, псих или наркоман… Сходи к ней, Лидия. Ты ее помнишь?

Инка лежала в Институте имени Отта. Была она худенькая, с темными кругами вокруг глаз, как в солнцезащитных очках. Лидию она сразу узнала.

– Я вас помню. Вы папина пассия. Я вас часто вспоминаю – такая женщина…

– Он психует, – сказала Лидия Павловна. – У тебя так плохо?

– Уже ничего. Но я им не говорю. Лучше было беременность не прерывать. Но кому это надо?

– Тебе.

– А кто я? Никто. Мне говорят: «Когда я стану на ноги…» Это значит – когда я стану на колени…

«А мне что говорят? – подумала Лидия Павловна. – Мне говорят – роди. Им надо. Им очень надо». Она усмехнулась грустно.

– А парень?

– Он-то при чем? Это мои заботы. Мы с ним не детей делали, мы занимались сексом. Любовные игры. Эротика…

Лидия Павловна оглядела Инку с ног до головы – с точки зрения эротики. Инка проделала то же самое. Фыркнула и сказала:

– Мясо тут ни при чем. Смотайся за сигаретами. Родители знать не хотят, что я курю.

Но какая же она была худенькая и какая одинокая.

От Инки Лидия Павловна шла с легким сердцем. Ей было стыдно за свой эгоизм. Но ей было легко. И не потому, что у Инки, в принципе, оказалось все в порядке и рожать она все-таки сможет. Легко было потому, что Инка дала ей что-то такое, чего ей пока не хватало. Не хватало уверенности, что ребенок – исключительно ее дело. Шмель – это просто шмель. Нужно ей, как цветку, молчать. Слушать жужжание шмеля и молчать. Пусть жужжит. О чем шмель жужжит? О сладком.

С Инкой, хоть и не возникло взаимной симпатии, получился у них диалог. Даже когда они молчали, у них диалог шел. Мужик – монолог. Даже когда он спрашивает о твоем здоровье.

Именно в этот день, когда она шла от Инки со стрелки Васильевского острова через Петропавловскую крепость, она поняла, что беременна. Знать наверняка еще было рано. Она почувствовала кровью.

Ее обрызгала дворничиха, поливающая деревья. И ей показалось, что она впитала все брызги в себя, как сухая губка. Ей нужна была кровь. Ей нужна была влага.

Ангел смотрел на нее со шпиля и улыбался. «Мы бесполые, – говорил он. – Иначе небеса давно бы превратились в птицефабрику».

– Он меня любит? – спросила Лидия Павловна.

– Он тебя любит, – ответил ангел.

Невзирая на радость, вдруг охватившую ее всю, превратившую океан ее забот в молоко, Лидия Павловна ощутила какой-то совсем иной интерес к себе со стороны мужиков, какой-то пристально-задумчивый и грустный. И почувствовала в сердце своем ответное щемление. Была она неглупая, образованная, многое уже поняла от Леонтия, но того еще не понимала, что женщину готовы полюбить навек и сотни мужиков, и тысячи, когда ее действительно полюбит один.

Леонтий пришел к Лидии Павловне через неделю. Прямо с работы.

– У нас заказы давали, – сказал он. – Я принес. Сплошные банки. Мясо чешское, деликатесное. Зеленый горошек. Компот. Кофе растворимый. Шпроты. Из-за шпротов взял. Я долгое время думал, что шпроты – технология. Оказалось, есть такая рыбка – шпрот балтийский. Давай поедим, а?

Лидия Павловна пошла на кухню. Леонтий поплелся за ней.

– Давай поедим макарошек с чешским мясом. Давай я буду называть тебя Хрюша. Это ласкательно.