За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

она чем угодно хочет развлечь его, сейчас ухватилась за этого певучего шофера, готова весь день по Москве ездить, лишь бы видеть, как муж улыбается из кокона болезни, внезапно сковавшего его.

– Каватину? Легче легкого! – раззадоривался Петушков. Смешнее прежнего изобразил музыку: – Трын-трын-трын-трын-трын! – и запел: – Ла-ла-ла-лейло! Ла-ла-ла-ла! Место! Раздайся шире, народ! Место! Ла-ла-ла-ла-ла-ла-а-а! Города первый любимец идет, первый!

– Это о тебе, – мурлыкнула мужу в ухо жена. – Ты – города первый любимец, Москвы.

– Да уж…

– Никакое не «да уж». На самом деле все тебя любят.

Они мчались по Садовой-Кудринской:

– Ах, счастлив судьбою я, честное слово, жизнь превосходна дельца такого, вроде меня, вроде меня! – пел диковинный водитель.

– Это тоже про меня? – уже смеялся Михаил Афанасьевич.

– Тоже! – смеялась Елена Сергеевна. – Первоклассный деляга. Прямо на митингах мог бы деньги зарабатывать.

– Что-то знакомое. Откуда это? – спросил пассажир.

– Здрасьте! – воскликнула пассажирка. – Булгакова не читали? Позор! «Собачье сердце».

– Точно, Булгаков! – засмеялся Булгаков. – «Собачье».

– Фигаро! Я здесь! Эй, Фигаро! Я там! Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро здесь, Фигаро там…

Слева мелькнул поворот на Поварскую, нынешнюю Воровского, где проклятый Дом литераторов и Союз писателей, в который его рано или поздно приняли, а когда пять лет назад собирали первый учредительный съезд, ему даже гостевого билетишки не прислали, сволочи, первому любимцу, дельцу такому!

– Фигаро вверх, Фигаро вниз, Фигаро вверх, Фигаро вниз… – заливалась певучая «эмка», неся в своем чреве самых несчастных и самых счастливых мужа и жену. – Сделано все, от меня что зависимо, и все довольны – вот я каков! Вот я каков! Вот я каков! Вот я каков! – И осеннее солнце дарило надежду, что все будет хорошо. – Ах, браво, Фигаро, браво, брависсимо! Много ль на свете подобных дельцов? – Красный светофор надолго задержал при подъезде к Арбату, и Петушков допел: – Первый любимец – вот я каков! Все я умею – вот я каков! Вот я каков! Вот я каков! Вот я каков!

Настенный шкафчик в квартире Булгаковых в Нащокинском переулке

[Музей М. А. Булгакова. Фото автора]

– Браво! – хлопала в ладоши Елена Сергеевна.

– Кстати, я краем уха слышал о Булгакове, – сказал таксист. – Вез я его тут недавно. Неприятный тип. Сразу: «Вы знаете, кто я такой? Я Булгаков, рыло в мыло, знать надо! Писатель!» И все такое. Фанаберия выше, чем у «паккарда». А я-то его любил, все пьесы пересмотрел, книжки читал.

Чета Булгаковых онемела.

– Это кто ж такой был? – воскликнул Михаил Афанасьевич.

– Говорю же, Булгаков, – фыркнул таксист. – Я ему, как вам, петь стал. А он: «Хреново поешь, за счет пассажиров поживиться хочешь, шкура!» Так и сказал: «Шкура!» А еще говорит: «Мне сам Сталин про себя пьесу заказал, а ты, харя, петь тут удумал».

– Что за сволочь!

– Не хотелось произносить это слово, но вы правы, сволочь.

– Да вот Булгаков! – указала на мужа жена.

– В каком смысле?

– В прямом! – рявкнул Михаил Афанасьевич, достал из кармана пиджака паспорт и предъявил его Петушкову. – Видали?

– И правда… – растерялся певучий водитель. – А тот кто же был тогда?

– Вот и я спрашиваю, кто тот? – сердито вернул в карман паспорт писатель. – И зачем? Давно это было?

– Да нет, месяца два назад.

– Все понятно, завистник, – сказала Елена Сергеевна.

«Эмка» наконец тронулась, но теперь в ее салоне задержалось молчание.

– Вы уж извините, что так получилось, – первым прервал тишину водитель. – Чепуха какая-то.

– А как он выглядел?

– Толстый такой, потный, лысый, брылистый, чесноком пахнет.

– Черт с ним! – махнула рукой Елена Сергеевна. – Спойте еще что-нибудь. У вас хорошо получается. Вам учиться надо и певцом быть.

– Мне и так хорошо, пассажиры в основном довольны, не скупятся. А что спеть-то? Евреев хотите? Могу евреев сколько угодно.

– Каких евреев?

– Из «Набукко» Верди.

– Будем евреев слушать? – спросила жена.

– Ну, можно, – уже сумрачно ответил муж.

Петушков изобразил урезанное вступление к хору еврейских пленников и запел:

– Ты прекрасна, о Родина наша! Необъятны твои просторы… – Но, свернув с Садового кольца, неожиданно зафальшивил, да так, что Булгаков сморщился и засмеялся сердитым смехом:

– На Садовом кольце у вас и вправду лучше получалось. А тут – будто камень в мясорубку попал.

– Можно еще раз через все кольцо проехаться, – неуверенно предложил певец.

– А что, давайте! – ухватилась за его предложение Булгакова.

– Нет уж, достаточно, – вздохнул Булгаков, понимая, что той радости и возрождения, которые он испытал в первые минуты езды, когда полетела «Застольная», уже не будет. – Хотя поете вы хорошо. Как арии заучиваете?

– Хожу на оперы, слушаю, тексты записываю, а теперь еще проще, пластинки стал покупать. Память хорошая, девать некуда.

– Это хорошо сказано!

Когда доехали до Нащокинского, Михаил Афанасьевич глянул на счетчик и заплатил ровно в два раза больше, чем там нащелкало.

– Спасибо! – обрадовался Петушков. – Теперь я буду знать, каков на самом деле Булгаков! Всем расскажу.

И он уехал в свою хорошую и радостную жизнь, полную дороги и пения, а они, словно полководцы после второго проигранного сражения, битые и хмурые, снова возвращались в свое логово.

И хорошо, что снова дом был пуст, Сережа на время их поездки в Ленинград временно поселился у отца в Большом Ржевском. Добрейший Евгений Александрович три года назад женился на дочке Алексея Толстого, моложе его на двадцать лет, у них родилась девочка, и там, в огромной квартире Дома военных, было хорошо, весело и уютно. Но Сережа никогда не жалел, что надо возвращаться в Нащокинский, да и старший брат его любил гостить и подолгу беседовать с писателем, которого весьма ценил и нисколько не ненавидел за то, что увел у отца мать.

Но сейчас не до Шиловских, и Елена Сергеевна заблаговременно позвонила бывшему мужу, все рассказала.

– Если ему станет лучше, я вызову Сережу к нам. Хорошо, спасибо, дорогой Евгений Александрович, золотой мой человек!

Михаил Афанасьевич уже лежал и постанывал, в глазах туман, во всем теле тяжесть, как при высокой температуре. Приходящую домработницу заказали на завтра, а сегодня Елена Сергеевна хлопотала по дому сама, приготовила завтрак, сбегала за газетами, в которые он нырнул, как в спасительный теремок, но не нашел ничего увлекательного там.

После завтрака сказал:

– Кто же этот подонок?

– М-да, – догадалась, о ком он, жена. – Думаю, не только в такси, но и где только можно выдает себя за Булгакова. И старается произвести максимально худшее впечатление.

– Это чтоб, когда узнают, что меня расстреляли, сказали: «Туда ему и дорога! Знал я этого Булгакова, сволочь первостатейная!» Такая спецоперация, пустили по Москве гавриков, чтоб изображали из себя