За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

ты! – воскликнула жена Шиловского. На крыше располагались висячий сад, ныне безмолвно соблюдающий зиму, и одноглазо освещенный фонарем каток, по которому, взявшись за руки, скользила уже немолодая парочка.

– Ванька, привет! – позвал Булгаков.

– Миша? Какими судьбами? – отозвался конькующий.

– Да вот, захотелось спросить совместного человека, не изменилось ли еще лицо мира?

– Делать те нечего! – проворчал Ванька.

– Это Филипченко, – пояснил Булгаков. – В своей поэтической кузнице выковывает нового человека. Совместного.

– И целесообразного, – хихикнула жена Шиловского. – Я только на коньках не умею.

– Я тоже больше лыжи люблю. Но мы сюда пришли не на каток посмотреть, а на звезды. Видите, Елена Прекрасная, как они изменились?

– Конечно, вижу.

– У них вообще там разброд и шатание. Большая Медведица сожрала Малую, а Скорпион хотел взвеситься, да сломал Весы.

– Вы знаете, Михаил Афанасьевич, я только ради вас пришла к этим, когда они позвонили. Не собиралась, а они мне: «Булгаков, кстати, будет. Который драматург».

– Я тоже не собирался, а они мне: «Жена начальника штаба Московского военного округа, кстати, будет, и без мужа, одна и беззащитна». Чувствуете, как в воздухе пахнет приближающейся весной?

Она три раза глубоко вдохнула и выдохнула:

– Чувствую.

Ему захотелось ее поцеловать. Особенно потому, что недавно Любаша имела неосторожность ляпнуть ему, что он не Достоевский. А что? Закрутить, что ли, с этой полковничихой?

– Я хочу вам еще одну вещь рассказать, – произнесла она. – Сталин только про ваш «Багровый остров» сказал: «макулатура», а в целом действительно высоко вас ценит. Но на него давят со всех сторон. РАПП, Агитпроп.

– У Агитпропа большая жо… – запел он на мотив «Была бы шляпа…», но, затормозив на «жо», превратил ее в «…сткость».

– Две недели назад к Сталину приехала делегация украинских писателей. Они требовали вас вообще запретить и выдать им на растерзание. Очень гневаются за то, что вы в «Белой гвардии» подтруниваете над украинским языком. Даже утверждают, будто вы были петлюровец. Мы, говорят, внедрились в Москву, чтобы забрать к себе на расправу Булгакова, а иначе чуть ли не вся Украина из состава СССР выйдет.

Михаил Афанасьевич Булгаков. Портрет работы художника Николая Эрнестовича Радлова

1928

[Частная коллекция]

– Да нет такой страны Украина и быть не может, аминь! – с вызовом заявил Булгаков. – Есть малороссийские губернии великой Российской империи, вот и все. А язык придумали польские жулики во Львове. Ну как это, скажите мне, мы говорим «спасибо», что значит «спаси, Бог!», а они говорят «спасыби», это что значит? «Спаси бис». Бес по-ихнему. Скажете, я не прав?

– Вам нужно быть осмотрительнее, Михаил Афанасьевич…

– По-русски «писатель» – звучит. А по-ихнему «письменник», будто «изменник». «Хай живе» и «нехай живе» – одно и то же. Где логика?

– Сталину пришлось временно сдать вас, чтобы не раздувать ссору с украинцами…

– Да пошли они все в… Евжопу! Все эти украинцы, Сталины и прочие Троцкие! – Он не на шутку рассердился. – Кстати, видели там за столом в круглых очках жабку?

– Дочь Троцкого Зинаида, – ответила полковничиха.

– Ишь ты, знаете!

– Смешной вы, Михаил Афанасьевич. Думаете, я и про каток этот ничего не знала? Да про него вся Москва знает.

– А вы штучка! – Он взял ее за руку, глядя в глаза, дивно сверкающие в свете фонаря.

– А я думаю, куда это Мася-Колбася коньки наточил? – возникла на удивительной крыше жена драматурга. – Сроду на коньках не катался, а тут гляньте на него…

– Извините, Любовь Евгеньевна, – смело глядя на Любашу, произнесла Шиловская. – Мне просто стало душно, и Михаил Афанасьевич вызвался меня проводить на свежий воздух.

– И правильно сделал! А вы на коньках любите?

– Нет, я тоже предпочитаю лыжи.

– Вот и славненько. Айда с нами завтра на лыжах?

– Айда!

– В девять утра на Москве-реке под Императорским мостом. Мы оттуда двигаемся на Воробьевы горы, потом в Нескучный сад. Устроит вас?

– Устроит.

Они втроем вернулись в душную квартиру, и Мака чувствовал себя в ударе, острил, пел, танцевал, играл на рояле, смешно изображал дирижера. Все его раззадоривали, он за словом в карман не лез, и бомбы смеха то и дело взрывали душную атмосферу. Особенно когда он стал карикатурно показывать, как кривляется Эраст Гарин в роли Хлестакова в мейерхольдовской трюкаческой постановке «Ревизора».

Его подмывали смешанные чувства – и радость, что Сталин все-таки его ценит; и чувство приближающейся весенней новизны; и легкое увлечение Еленой Прекрасной; да и пьянел он все больше, опрокидывая рюмку за рюмкой коньячишко, плюс шампанское в синем стекле с бледными виноградными гроздьями по бокам фужеров. Сквозь марево кто-то спросил его, что он сейчас пишет, и он чистосердечно признался:

– «Копыто инженера».

– «Копыто инженера»?!!

– Да так, безделица. Всего лишь роман о дьяволе.

– О дьяволе?!!

– А что тут такого? Ну подумаешь, ну дьявол, ну с кем не бывает! Дьявол – тоже человек. Пролетарский поэт Иванушка смело бросается на него, намереваясь сдать в ГПУ, такие у нас, знаете ли, пролетарские поэты!..

И как тогда он не помнил, куда исчезла жена Шиловского и как они с Любашей домой вернулись, так и теперь, спустя десять с лишним лет, погружаясь в тепло воспоминаний, он исчез среди виноградных гроздей сна, спасшего его от беды и головной боли.

Глава двадцать первая

Ключи

1929

На другой день после блинов и всякого прочего он с трудом проснулся и долго думал, куда же ему надо нынче идти. Пошел, испил водички и снова лег. Глядя, как крепко спит Люба, тоже стал засыпать, но вдруг в сознании вырос мост императора Николая Второго – изящный и упругий, словно гимнастка, делающая мостик. С какой бы стати?.. Пружина выбросила его из кровати – он вспомнил вчерашнее знакомство, увидел на часах без двадцати девять и подумал: как нехорошо получится! Но сейчас кататься на лыжах казалось полным бредом, пивка бы под рыбку и потихоньку отходить от вчерашнего, всплывать медленно-медленно…

– Любанга, – потыкал он пальцами жену. – Вставай, тебе на лыжах пора кататься.

– Уду-убу-муэ… – послышалось в ответ.

– Топсон, говори по-русски. – В честь глупой, но спортивной и прекрасной героини той бульварной книжки, которую Любаша читала в Батуме, он называл ее либо Нэнси, либо Топсон, либо Нэнси Топсон.

– По-русски? Извольте: иди к черту!

– К черту не хочу. Я бы поспал лучше. А ты вчера назначила встречу под Императорским мостом.

– О-о-о… Какую встречу? С кем?

– С женой начальника штаба Московского военного округа.

– Мака, ты что, сдурел?

– Через пятнадцать минут она будет ждать тебя под Императорским мостом, и, если ты не придешь, меня