Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

За счет того, что университеты Российской империи оказались перенасыщены молодыми специалистами, к концу XIX в. удлинился период между защитой докторской диссертации и избранием на место экстраординарного профессора.

До начала 1880‑х гг. среднее время «ожидания» было не больше года, а случаев занятия должности профессора без защиты диссертации не выявлено. Многие докторанты после защиты докторской диссертации перешли в другие институты или Академию наук, так и не став университетскими профессорами.

Как до начала 1880‑х гг., так и позднее достаточно большое число докторов наук дожидалось места профессора от четырех до шести лет. Однако в данном случае следует отметить, что на статистику влияют доктора медицины, преподававшие на физико-математических факультетах. Из-за высокой конкуренции на медицинских факультетах докторам медицины приходилось ждать профессорские места гораздо дольше, чем докторам ботаники и зоологии. Все это стимулировало преподавательский состав к перемене места жительства в поисках лучшей доли. К концу XIX в. доля профессоров, получивших места в своих alma mater, уменьшилась, однако за счет Петербургского и Московского университетов, отличавшихся закрытой корпорацией, редко принимавшей биологов из других университетов, она все равно высока.

В 1860–1870‑е гг. было много профессоров, учившихся в одном университете (чаще Санкт-Петербургском), впоследствии работавших всю свою жизнь в другом университете. Из-за поиска профессорских мест к концу XIX в. значительно увеличилось число тех, кто начинал свою карьеру в качестве приват-доцента или ассистента в alma mater, а затем переходил в другой университет. Выросло и число профессоров, сменивших более двух университетов за время своей ученой карьеры. Меньше всего оказалось тех, кто после занятия должности профессора в другом университете сумел вернуться в alma mater. Иногда возвращение было сопряжено с не вполне этичным поступком ученика по отношению к учителю, как случилось с возвращением в Москву А. Н. Северцова.

В 1911 г. в знак протеста из Московского университета вышла большая группа профессоров. После увольнения П. Ф. Лесгафта из Казанского университета в 1871 г., когда за ним последовало семь профессоров физико-математического и медицинского факультетов, дело Л. А. Кассо 1911 г. было самым громким случаем протеста представителей профессорско-преподавательского корпуса, повлекшим за собой увольнение 131 преподавателя[723], среди которых был известный зоолог М. А. Мензбир. Этой ситуацией воспользовался выпускник Московского университета, бывший профессором Юрьевского, а затем Киевского университетов, А. Н. Северцов, вернувшийся таким образом в Московский университет. М. М. Новиков вспоминал «огорчение М. А. Мензбира, когда он узнал, что его кафедру и заведование его институтом, из которого он был так грубо и бесцеремонно изгнан, принимает на себя один из любимейших учеников его – А. Н. Северцов»[724].

Г. Ю. Любарский указывает, что М. А. Мензбир сам пригласил А. Н. Северцова в Московский университет на место умершего В. Н. Львова[725]. Задержавшийся в Киеве А. Н. Северцов приехал уже после увольнения М. А. Мензбира. В связи с изменившейся ситуацией якобы состоялся разговор ученика с учителем (о нем позднее писала жена А. Н. Северцова), во время которого было решено принять кафедру А. Н. Северцову. Однако то обстоятельство, что Мензбир до конца жизни не здоровался с А. Н. Северцовым, заставляет взглянуть на этот эпизод несколько иначе.

Помимо проблем со штатными профессорскими местами профессорские стипендиаты и магистры испытывали давление профессорского корпуса, видевшего в них конкурентов. Молодой С. И. Коржинский в 1887 г. писал своему другу П. Н. Крылову, в 1885 г. перешедшему из Казанского университета в Томский, о попытках получить приват-доцентуру: «Отношения мои к профессории плохи, очень плохи. Штукенберг с своей сворой устраивает генеральную травлю, и число моих недругов растет не по дням, а по часам. Леваковский, подлая душа, до последнего времени играл в темную (и нашим и вашим), а теперь перешел в открыто-враждебные отношения, заявивши, между прочим, в факультете, когда рассматривалось мое прошение о зачислении в приват-доцентуру, свое удивление, что я, будучи еще профессорским стипендиатом, желаю быть приват-доцентом по предмету, по которому никогда не готовился (это по систематике и по ботанической географии). Чтобы оценить вполне это искариотство, надо знать, что еще недели за две до этого он мне советовал убедительно открыть курс систематики и ботанической географии. Так-то. А мне черт их дери. Я держу свою линию и меня с позиций они не выбьют. Хотя все-таки жизнь мою своими придирками и инсинуациями, злословием и пр. они порядочно-таки отравили, и я с великим бы удовольствием куда-нибудь удрал из Казани. Интересно, какой будет результат этой истории, в виду ее полной аналогии с Вашей, заставившей Вас удрать к черту на куличики»[726]. В конце концов С. И. Коржинский все-таки перебрался в Томск после защиты докторской диссертации в 1888 г.

Наряду с реально существовавшими конфликтами некоторые противоречия между профессорами оказались преувеличенными позднее. В литературе есть указание на то, что в 1909 г. для освобождения кафедры ботаники для К. С. Мережковского из Казанского университета в Саратовский был переведен А. Я. Гордягин[727]. Эти сведения, вероятно, были почерпнуты из работы коллектива ботаников, посвященной истории этой науки в России. В ней указывалось, что причиной перевода послужило «желание царского министра Кассо освободить кафедру для черносотенного проф. Мережковского»[728]. Последний был биологом широкого профиля, он известен зоологическими и ботаническими работами. А. М. Никольский, знавший его как зоолога, работавшего в зоотомическом кабинете Санкт-Петербургского университета, вспоминал, что занятие кафедры ботаники зоологом «оказалось возможным по той причине, что К. С. Мережковский занимался самыми низшими животными, которые по своей организации находятся на рубеже между царством животных и царством растений»[729]. На самом же деле К. С. Мережковский был магистром и доктором ботаники и занимался изучением водорослей и лишайников достаточно давно.

В 1909 г. в Казанском университете было три профессора ботаники – заслуженный профессор Н. В. Сорокин, ординарный профессор А. Я. Гордягин, экстраординарный профессор К. С. Мережковский. Сорокин и Мережковский читали курсы по систематике, Гордягин – по анатомии и физиологии растений. В 1909 г. профессор Сорокин скончался, поэтому надобности в удалении профессора Гордягина в Саратов для освобождения места Мережковскому не было никакой. В 1910 г. вторым профессором ботаники был назначен (по рекомендации Гордягина[730]) В. В. Лепешкин, а в 1910 г. оба экстраординарных профессора были повышены в ординарные[731]. Причину ухода Гордягина в Саратовский университет С. Ю. Липшиц тоже связывает с Мережковским, однако действий министра тут не усматривается: «…из‑за невозможности совместной работы с черносотенным