Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

профессором К. С. Мережковским, назначенным в 1906 профессором морфологии и систематики[732] Казанского университета, Гордягин вынужден был оставить последний и перейти во вновь открытый – Саратовский университет»[733].

В 1914 г., после скандального ухода Мережковского из университета (достоянием общественности стали некоторые извращенные склонности профессора, за что ему грозило уголовное преследование, поэтому Мережковский бежал за границу, где впоследствии покончил жизнь самоубийством), А. Я. Гордягин вернулся в Казань. Как пишут Е. Л. Любарский и А. П. Ситников, произошло это «даже без его ведома»[734]. В. А. Соломонов, составлявший комментарии к воспоминаниям В. Д. Зернова, указывает, что на обратный перевод Гордягина повлиял попечитель Казанского учебного округа Н. К. Кульчицкий, который желал перевести Мережковского в Саратов, а затем сделать его ректором[735]. Кульчицкий, как и Мережковский, был монархистом и членом Союза Русского народа. На момент перехода Гордягина в Казанский университет Кульчицкий был переведен попечителем Петербургского учебного округа.

Вторая половина XIX в. характеризуется активным развитием института стажировок, что принесло свои плоды в виде внедрения практических занятий и лабораторной культуры на естественных отделениях. В 1860–1870‑е гг. в связи с увеличением числа кафедр биологического профиля и открытием новых университетов физико-математические факультеты испытывали кадровый голод, однако после 1880‑х гг. благодаря активному внедрению института приват-доцентуры университеты, в особенности столичные, оказались перенасыщены специалистами, которым приходилось или длительное время ожидать штатной должности, или уезжать в провинциальные университеты.

Говоря о преподавательском составе кафедр биологического профиля в первой половине XIX в., отметим, что в университетах последовательно сменилось несколько групп профессоров: 1) иностранные профессора первого поколения, длительно занимавшие кафедры (в основном двадцать лет и более); 2) молодые выпускники физико-математических и медицинских факультетов российских университетов и Педагогического института, пришедшие в университеты в 1820‑е гг., чаще всего не имевшие докторской степени; 3) профессора-иностранцы второго поколения, выросшие в России и говорившие на русском языке; и 4) выпускники российских университетов, пришедшие в университеты в 1830–1840‑е гг., в большинстве своем прошедшие зарубежные стажировки.

Несмотря на существование Профессорского института и приток в университеты молодых преподавателей в 1830–1840‑е гг., проблема воспроизводства собственных профессорско-преподавательских кадров оказалась усугублена в 1850‑е гг. в связи с тем, что представители третьей и четвертой группы профессоров-биологов принадлежали к одному поколению. Они длительное время занимали кафедры, что привело к одновременному старению корпорации к середине 1850‑х гг. Большую роль здесь сыграла чистка после принятия устава 1835 г., проведенная министерством С. С. Уварова. Проблему нехватки кадров пришлось решать министрам Александра II.

Путь пополнения профессорской корпорации, по которому пошло министерство во второй половине 1850-х – в 1860‑е гг., базировался на зарубежных стажировках. Основным направлением движения в конце 1850‑х гг. была Франция, в 1860‑е гг. научные интересы российских биологов были связаны с немецкими университетами и работавшими там учеными. Именно это поколение профессоров оказало существенное влияние на распространение лабораторного метода практической работы в российских университетах и таким образом явилось проводниками «вторичного импорта» науки в Россию. К 1880‑м гг. подготовка профессоров стала осуществляться преимущественно в университетах Российской империи, однако если десять–двадцать лет назад существовала нехватка кадров в связи с открытием новых университетов и кафедр, то в последней четверти XIX в. магистры столкнулись с необходимостью поиска работы и переезда в другие университетские города. Особенно насыщенными собственными выпускниками оказались корпорации столичных университетов. По этой причине период конца XIX – начала XX в. характеризуется активной академической мобильностью.

Глава 5. С огнем на хорах и в клетках: кабинеты, лаборатории и прочие (ин)станции

В соответствии с уставами и штатами университетов начала XIX в. в качестве вспомогательного учреждения была указана одна лаборатория – химическая (в штатах устава 1835 г. она называется химической и фармацевтической, что отражает привязанность лаборатории к медицине, хотя кафедра химии находилась на другом факультете). Все остальные естественные науки могли рассчитывать на кабинеты – другой тип учебно-вспомогательных учреждений, изначально не предполагавший проведение практических занятий. Слово «кабинет» было заимствовано в XVIII в. из немецкого языка, в который оно попало из французского. Первоначально кабинетом назывался предмет мебели с выдвижными ящиками. В дальнейшем название было перенесено на помещение, где находилась эта мебель, – так появилась особая комната для занятий интеллектуальным трудом. В России слово «кабинет» в научном смысле уже в XVIII в. было связано с хранением коллекций – так называемые кабинеты редкостей, самым известным среди которых была Кунсткамера. В отличие от слова «лаборатория», произошедшего от глагола laborare – работать, слово «кабинет» имеет семантику, связанную с хранением чего-либо.

Кабинеты (повсеместно только физический и естественно-исторический) «заводились» в качестве вспомогательных учреждений во всех университетах согласно уставам 1803–1804 гг. Наличие других кабинетов было связано с особенностями каждого университета, поэтому в некоторых были еще и сельскохозяйственный кабинет и кабинет технических моделей. До унификации (по крайней мере, формальной) было еще шестьдесят лет, поэтому уставы 1804 г.[736] содержали разные списки учебно-вспомогательных учреждений для каждого из университетов. По уставам же можно проследить дробление первоначальных кабинетов и появление новых. При этом не всегда устав являлся официальным утверждением того, что уже появилось в университетах. Иногда устав предписывал, тогда как появление нового учреждения могло запаздывать из‑за финансовых трудностей.

Имея отдельную химическую лабораторию и физический кабинет, согласно уставу 1804 г. университеты получили еще кабинет натуральный, или естественно-исторический, который являл собой собрание трех царств – то есть ботанические, зоологические и минералогические коллекции. Как известно, первая треть XIX в. была периодом деления естественной истории, что требовало не только разных профессоров, но и отдельных кабинетов. Где-то в 1820‑е, а где-то в 1830‑е гг. в университетах появились отдельные ботанический, зоологический и минералогический кабинеты, что отразилось в уставе 1835 г. (ботанический кабинет был частью ботанического сада во всех университетах, кроме Петербургского, где собственного сада до 1860‑х гг. не было). Таким образом, к середине XIX в. естественные отделения включали химическую лабораторию и несколько кабинетов: физический, минералогический, зоологический, ботанический, технологический[737].

В связи с тем, что во второй трети XIX в. ботанические кабинеты не имели отдельного финансирования и были в заведовании у профессоров ботаники, они оказались сращены с ботаническими садами, из средств которых и финансировались. Даже в тех университетах, где ботанические кабинеты были организованы отдельно от зоологических, судьба их была такой же. До устава 1863 г. штатные средства на ботанические кабинеты отдельно не выделялись, а были заложены в общей сумме для ботанических садов.

Первоначально ботанические кабинеты состояли преимущественно из гербарных коллекций, позднее на их основе сформировались лаборатории для занятий, однако процесс этот был медленным. В