Тормозной путь - Владимир Волков

Теперь ему предстояло провести здесь десятидневный курс реабилитации с размещением в палате на четырёх человек. Вечером он попытался позвонить на предприятие, но ему ответил только сторож, сообщивший, что все разошлись по домам, но «москвич» ребята пригнали, и сейчас он стоит в гараже. Следующим днём начались обследования по уточнению диагноза и сдача анализов, в том числе кардиограммы и энцефалограммы. Врач, проводивший анатомические измерения, бросил ему упрёк, что при росте сто восемьдесят сантиметров иметь вес шестьдесят килограммов – это позорно, и Виктору надо лучше питаться.

На первом этаже оказался киоск, где он купил необходимые туалетные принадлежности, в том числе чтобы побриться. Лечащий врач, примерно его ровесница, внимательно проверила его реакции на различные воздействия, измерила давление, прослушала работу сердца и лёгких, расспросила о перенесённых заболеваниях, старательно заполняя каждую графу в карте больного. Медсестра исполнила врачебные назначения в виде уколов и капельниц. Ставя капельницы, она наклонялась так, что передняя часть её одежды провисала, подвергая обзору её небольшие грудки. Специально она так делала или у неё выходило непроизвольно – Виктор предпочёл на это никак не реагировать, про себя отмечая красоту этой части её тела. Под влиянием принятых лекарств или больничной обстановки он почувствовал некоторое улучшение своего состояния и, спустившись вниз к щиту с таксофонами, позвонил на работу. Ему ответила Люда, сразу поинтересовавшаяся его здоровьем. Он сказал, что, услышав её голос, ему уже становится лучше, и попросил соединить с её отцом. Николай Васильевич сказал, что на предприятии всё нормально работает, и если будет необходимость, то он привезёт ему на подпись некоторые документы, но пока такое не требуется. Они договорились, что Виктор будет звонить каждый день, и если будет какая для него информация, то Люда ему её зачитает.

В палате, кроме него, лежали ещё трое больных, в том числе старичок Ефимович, инженер с какого-то завода Анвар и молодой парень из рабочей среды Максим, который не мог молчать и постоянно изъявлял желание с кем-то общаться. С соседями по палате найти общий язык у него не выходило, так как никто из них не хотел поддерживать разговор, напичканный матерной терминологией; он искал собеседников в других палатах, но и это у него слабо получалось. Доходило до того, что он просто сидел на кровати и что-то бормотал в режиме монолога, надеясь, что кто-то его слышит. Это раздражало других, но на разжигание конфликта никто не шёл. Когда этот Максим проходил мимо, у Виктора возникало неприятное ощущение тянущегося за ним какого-то сгустка энергетического шлейфа с чередованием тёплых и холодных промежутков, что наводило на мысль о наличии у этого парня сильного воспалительного процесса. Через два дня лечащий врач привела к Максиму каких-то двух врачей более высокого уровня, после чего стало известно, что его переводят в онкологическое отделение. Когда в сопровождении медсестры Максим ушёл, Ефимович бросил реплику, что обилие матерной ругани до добра не доводит и неслучайно у этого парня в молодом возрасте возникло такое заболевание с малыми шансами на излечение. На освободившееся место положили человека лет сорока, сообщившего о себе, что он работает учителем литературы в средней школе и зовут его Павел Романович.

Во второй половине каждого дня к больным приходили их жёны, дети или другие родственники, приносившие им кое-что из еды. Виктор никого не ждал, да и больничного питания ему было достаточно. Кроме того, внизу работал буфет, где можно было что-то купить при возникновении чувства голода. Однако где-то на пятый день его пребывания в больнице ближе к вечеру Виктор лежал на кровати и неожиданно увидел в дверях палаты самого начальника автоуправления. Митрофан Владимирович поинтересовался его самочувствием и, поскольку в палате было много посетителей, предложил выйти в коридор, где вдоль стены стоял ряд стульев, на которых можно было расположиться.

– Виктор Константинович, я сожалею, что заварил эту кашу, и, может, от этого ты сейчас здесь, но я вынужден сообщить, что в комиссии обкома твоя кандидатура не прошла. Там оказался один член, который заявил, что знает тебя со студенческих лет, и дал тебе не очень лестную характеристику.

– Кислов Игорь Ильич?

– Да, кажется, так. Он доложил, что твоя мама происходит из семьи крестьян-кулаков, переселённых на север в 1929 году, и ещё что-то.

– Шрам на лбу после моего удара камнем не показывал?

– Показывал, только его там на смех подняли и посоветовали не сводить личные счёты.

– Не звучало там, что отец моей матери, мой дед, был расстрелян в 1937 году при сталинских репрессиях и после реабилитирован?

– Звучало, сам понимаешь – это партия.

– КПСС – это кампания против Сахарова и Солженицына и им подобных, я знаю.

– Никому только не говори это, сейчас не то время. Многие через такое прошли, но пока лучше промолчать, всем нам.

– Это понятно, только здесь меня такой поворот, знаете, даже радует. За эти дни я много подумал и никак не мог представить себя в той должности. Не моё это. Мне пока лучше поработать на прежнем месте, если позволите, а дальше там видно будет.

– За это не беспокойся, там всё без изменений, а сейчас у меня для тебя есть ещё одна новость – на сей раз, надеюсь, обрадуешься. В профкоме для тебя на август путёвку выделили в санаторий, где-то на Северном Кавказе. Поезжай туда, закрепи лечение, женщин там найдёшь, чтоб здоровье ещё лучше поправить.

– Спасибо, я и так уже лучше себя чувствую.

Вечером после отбоя Виктор никак не мог заснуть. В голове проносились всякие мысли, не позволяющие расслабиться. Наконец он вспомнил наставления своего знакомого московского старичка, который рекомендовал в таких случаях вспомнить какую-нибудь мелодию, лучше классическую, чтобы при этом уловить момент наступления визуализации и переключиться в режим ясновидения, чтобы найти причину своего беспокойства, а по возможности и её устранить. Ему вспомнилась мелодия сороковой симфонии Моцарта. Пока он лежал в темноте с закрытыми глазами, перед его взором стали возникать какие-то белые пятна, перемещающиеся в виде облаков от него и исчезающие где-то вдали. Постепенно эти облака стали увеличиваться и как бы преобразовались в слегка светящийся экран, где стали возникать какие-то контуры фигур, среди которых можно было распознать лица людей, которых он когда-то знал. Эти лица возникали и куда-то уходили, не подавая ему никаких знаков. Неожиданно на экране возник контур какого-то злого образа, от которого в направлении Виктора стали исходить какие-то колющие лучи. Память Виктор была заторможена, но ему удалось мысленно представить между собой и тем вредоносным образом виртуальное параболическое зеркало с односторонней