Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 - Литературно-художественный журнал

и дадут ночлег, и накормят-обогреют, если ночь застала в пути. И не бывает так, чтобы при виде «умершей» в степи машины и водителя, озадаченно копающегося в моторе, проезжающие бы не остановились и не спросили, не надо ли помочь… За что им только такой прожженный коррупционер достался в качестве главы, непонятно.

Местный сувенирный магазин меня не порадовал разнообразием – хотелось работ местных мастеров, но выбор именно тувинских ремесленных изделий был воистину ничтожен. С горя купив кедровых орехов на базаре и обзаведясь симкой, я тронулась назад в «Монгу-лек» – тем более что уже начало смеркаться и следовало перевести дух, потому что планы у сэнсэя были воистину наполеоновские, а энергия била ключом.

Уже во тьме я проходила мимо памятника Ленину напротив местного театра. Владимир Ильич точно говорил свое знаменитое «Верной дорогой идете, товарищи», сопровождая сентенцию знакомым жестом.

– Я пытаюсь, – вздохнула я и устало побрела в гостиницу. Тем и закончился мой первый день на тувинской земле.

День второй

Утром позвонил сэнсэй и сказал, что застрял на поминках. Я, не теряя времени, решила, что нужно обязательно сходить в музей. Радуясь тому, что все нужное человеку можно уместить в рюкзаке, я отправилась в центр города.

Надо сказать, позавтракать в Кызыле путешественнику почти невозможно – по утрам большинство кафе закрыты. А веган рискует умереть здесь голодной смертью. Каким-то чудом я обнаружила два открытых кафе. В первом мне предложили только пельмени.

– А нету каши? Ну хоть омлета, что ли? – Завтракать пельменями было как-то странновато.

Во втором кафе были тоже только пельмени и еще плов.

– С чем? – осведомилась я.

– В смысле «с чем»? – не поняли меня. И даже немного обиделись.

– Ну, с курицей или с мясом?

В кафе подвисли – очевидно, то, что плов может быть не с мясом, стало для них полным крушением картины мира. Мне все стало ясно.

– Ладно… – вздохнула я. – Давайте, что ли, плов. Не пельмени же есть с утра.

На первом этаже музея была выставка тувинских серебряных дел мастеров – и даже если бы больше ничего мне не привелось тут увидеть, игра все равно стоила бы свеч. Магазинчик при музее сувенирами опять не порадовал. Я хотела купить пару книг прославленного писателя, этнографа и собирателя различных древностей Ке-нин-/1опсана, которому музей премного обязан, но там не продавалось ни одной, что было досадно.

Как раз началась экскурсия по золоту скифов – попасть в бронированный зал с двумя сейфовыми дверями можно только так. Я не очень люблю экскурсии, но что же делать. Телефоны нужно было оставить при входе в специальном шкафу.

Об этом золоте написано очень много, так что писать сызнова смысла нету. Но что одна золотая шпилька скифской царицы стоит целого Лувра – это точно. Экскурсовод поведал, что все дошло до нас только благодаря тому, что скифы сделали в погребальном кургане несколько ложных камер и грабители могил, которые, конечно, были всегда и везде, остались с носом.

В любой экскурсии найдется какой-нибудь остроумец. Вот и тут нашелся – узнав, что штаны вождя из погребения были расшиты все сплошь золотым бисером, он заявил: «Мне бы такие», на что я заметила, что на его месте я бы ему не завидовала. И действительно, выяснилось, что скифский царь умер в 50 лет от онкологии с метастазами (впрочем, тогда это был почтенный возраст), а царице на момент смерти только сравнялось 30, и она не была местной уроженкой. И смерть ее, скорее всего, была, что называется, добровольно-принудительной – как традиция самосожжения вдовы – сати – в Древней Индии. Скорее всего, вдове дали яд или она приняла его сама. Еще там была наложница – та еще моложе, – просто банально убитая ударом по голове. В общем, суровые были времена.

Но для ученых это открытие стало настоящим событием – ведь выяснилось, что скифы, жившие в VII веке до н. э., были не какие-то дикие кочевники, а умели делать такие удивительные вещи, включая даже технологию золотой зерни. Что вещи непривозные, подтвердил анализ золота – точно такое по составу добывают в Туве и сейчас. Уходя, я слышала, как один из мужиков – тот, что позавидовал скифскому царю, – говорит:

– Небось, если бы экспедиция была не совместно с немцами, тут все сперли бы…

А мне в голову пришло другое. Кто знает, что из того, что сегодня умеют делать люди, окажется утраченным лет через сто. И допустим, кулон из эпоксидки, который я сделала для подруги на именины, отрытый в каком-нибудь культурном слое спустя лет триста, будут величать «подвеской эпохи путинизма». Выкапывать его будут, аккуратно обметая специальными кисточками, ученые напишут об этом кучу статей и диссертаций, а нас будут именовать «мастерами древности», которые умели делать такие удивительные кулоны.

После золотого зала я не мешкая отправилась осмотреть зал шаманский. Вся его правая сторона была посвящена уже упомянутому этнографу и фольклористу Кенин-/1опсану. Все остальное в зальчике – это вещи, собранные им: амулеты, обереги, шаманские костюмы и прочее из того, чем и поныне пользуются шаманы всех земель и народов. Самый печальный экспонат там – это разрезанный бубен умершего шамана – по традиции бубен разрезают и оставляют рядом с местом последнего упокоения его хозяина.

«Ну что же, – подумалось мне, – течение времени не щадит никого, а с учетом того, что все равно все и всегда идет по кругу, не стоит думать о смерти как о конечном пункте маршрута на твоей карте».

Музейная реконструкция «воздушного» шаманского погребения почему-то заставила меня вспомнить слова поэта и драматурга Жана Кокто: «Не плачьте о поэте, а просто притворитесь, что плачете, потому что поэт просто притворяется мертвым».

Зал страшно интересный, единственный его минус – плохое освещение и то, что фотографии почти что не получаются, – то ли в силу этого, то ли потому, что шаманским духам не нравится, когда снимают вещи их хозяев…

Сэнсэй влетел в музей, точно вихрь, – на плече брезентовый чехол с бубном и прочим. Видно было, что эта задержка сильно досадила ему. По дороге он рассказал, что его позвали недавно куда-то на периферию – на похожий поминальный обряд, но сэнсэй вовремя узнал, что покойный тоже был шаманом, дожил аж до девяноста девяти лет и, судя по тому, что о нем говорили, то ли имел скверный характер, то ли занимался вещами, которыми шаманам заниматься не стоит. В общем, сэнсэй от предложения отказался: «А то мало ли что может быть». По дороге он наскоро заскочил к кому-то что-то