Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

помощь важным проявлением христианского благочестия. В своей речи при учреждении благотворительного общества для женской гимназии в 1901 году московский священник описал соотношение «милости телесной и милости духовной». Он подчеркивал важность последней, а затем объяснял, как они связаны между собой: «Бывают в жизни случаи, когда и телесная милость приобретает значение духовное»[984]. В текстах священнослужителей благотворительная деятельность предстает важной не только сама по себе, но и как средство религиозного наставления. Статья о «внутренней миссии» пастыря среди православных мирян 1902 года показывает, как в сознании многих священнослужителей материальная помощь была связана с церковью как обществом.

В области общественной жизни внутренняя миссия борется с нуждою всякого рода, угнетающею бедные классы. В особенности заботится миссия о устроении жилищ для бедняков, потому что от приличного жилища в большинстве случаев стоит в зависимости и приличная в нравственном отношении жизнь населения, не говоря уже о том, что с удобным и здоровым жилищем соединяется необходимое представление о здоровье людей, его населяющих… Миссия содействует поэтому устройству разных товариществ, которые имеют целию взаимопомощь всякого рода, ссудных касс, компаний по устройству дешевых квартир, потребительных обществ. При этом миссия всячески старается возбудить в членах этих товариществ дух христианского самопожертвования, при существовании которого только и возможен успех всех подобных предприятий[985].

Таким образом, приходские священники рассматривали эффективную материальную поддержку как ключевой фактор создания благоприятных условий для христианской жизни и воспитания взаимопомощи как религиозной ценности в сознании мирян.

Успех пастырского движения как «санкционирующего дискурса» по внедрению практик совместной благотворительности в народное православие зависел от того, вовлечены ли сами миряне в распределение помощи. Несмотря на то что епархиальные ресурсы расходовались в том числе на нужды прихожан, временный отказ финансово поддерживать духовенство в 1905–1906 годах показал, что миряне не связывали клерикальные сети поддержки со своей религиозной жизнью, если не были непосредственно вовлечены в управление их ресурсами. Приходская реформа была спорным мероприятием, которое лишь частично интегрировало прихожан в структуру епархиальной власти. Тем не менее в начале XX века наблюдалось распространение мирянских ассоциаций, через которые прихожане могли контролировать ресурсы, ими же пожертвованные в свои религиозные общины. В речи 1908 года перед собранием синодальных иерархов в квартире обер-прокурора приходской священник Орловской епархии описал использование приходского совета для поощрения социальной активности как религиозной практики.

Совет не ограничивал своей деятельности одними только религиозно-нравственными и просветительными задачами. Я, как его председатель и руководитель, хотел сделать так. Во 1‑х, чтобы влияние Церкви простиралось на все виды и роды человеческой жизни и деятельности: общественной, и семейной и частной. Во 2‑х, чтобы весь порядок жизни и всякая деятельность каждого моего прихожанина освящались памятью о Боге и были проникнуты духом христианского благочестия, братолюбия и взаимопомощи. В 3‑х, чтобы храм приходский был центром приходской жизни, объединяющим всех не только в вопросах веры и нравственности, но и в чисто житейских делах[986].

В последние годы синодального управления мирянские организации начали брать на себя ответственность за все больший объем собираемых на базовом церковном уровне пожертвований. Приходские объединения, особенно в больших городах, оказывали социальную поддержку трудовым мигрантам, жертвам стихийных бедствий, сиротам и вдовам. Они сыграли важную роль в распространении начального образования и образования для взрослых, особенно для женщин. В епархиях и приходах, где пастырское движение добилось успеха, оно укрепляло доверие, развивало сотрудничество и способствовало свободному объединению через религиозную практику крупнейшего вероисповедания империи.

Пастырское движение было симптомом серьезных изменений в организационной структуре Российской империи. В этот период государство делегировало ответственность за социальное обеспечение сословным обществам. Как объясняет Эллисон Смит: «Ответственность сословных обществ сместилась с роли внешнего посредника для уплаты подушной подати, на внутренние задачи – сбор налогов на местные нужды и социальное обеспечение»[987]. Уникальность священнических объединений заключалась в том, что их экспансия за пределы своего сословия была целенаправленной. В то время как другие сословные общества в целях экономии ресурсов стремились ограничиться своей территорией, клерикальные сети консолидировали помощь, преодолевая географические, сословные и институциональные границы. Государство предоставляло финансовые субсидии и поощряло создание объединений, чтобы облегчить духовенству из глубинки распространение ресурсов и информации, но лишь в той мере, в какой эти усилия воспринимались как продолжение воли синодальной бюрократии. Духовные власти всегда были готовы апеллировать к «апостольской власти», чтобы ограничить независимость пастырских инициатив, особенно политических. Более того, они неохотно санкционировали церковные объединения мирян, над которыми имели меньший контроль, чем над духовенством. Такие группы были в основном ограничены отдельными приходами. Юридическое выделение пастырей в отдельную «духовную сферу» ограничивало автономию их ассоциаций и усиливало дистанцию с прихожанами, о чем свидетельствует различие между мирянскими и священническими благотворительными кампаниями во время Первой мировой войны. Таким образом, до полного успеха пастырскому движению было далеко даже в Московской и Тверской епархиях, где оно было наиболее активным.

Пастырское движение было одним из многих «санкционирующих дискурсов» внутри православного христианства, но при этом оно сыграло ключевую роль в сохранении единства церкви во всем ее многообразии. С падением царского режима православные миряне, приходское духовенство и иерархи столкнулись друг с другом, но в результате этого случился не раскол, а церковная реформа. За предшествующие десятилетия пастырское движение создало соборную структуру, которая послужила средством диалога в кризисный момент. «Выборное начало» способствовало примирению в многочисленных спорах на епархиальных съездах по всей бывшей империи. Оно же повлияло на организацию последовавшего за конфликтом Собора, предоставившего народный мандат на восстановление патриаршества. Собрания приходского духовенства и мирян не совершили демократической революции внутри церкви. Приверженность соборной сети пастырей канонам сохранила власть епископов в церкви и целостность ее иерархической структуры. Однако собрания добились, чтобы голоса приходского духовенства и мирян стали неотъемлемой частью практики соборности – сформулированного участниками Собора руководящего принципа церковного обновления. Это учение Собора о единстве через сотрудничество на всех уровнях церкви оказало глубокое влияние на идентичность православного христианства в XX веке[988]. Вклад пастырского движения в возрождение православной соборности является, пожалуй, его самым прочным наследием.

Политические репрессии и социальные разделения, сопровождавшие пастырское движение, подсвечивают те черты позднеимперской российской жизни, которые ученые традиционно считали препятствиями для развития гражданского общества. Уже упомянутый Борис Чичерин писал, что сословная идентичность и гражданское общество несовместимы: «Поэтому, с развитием государственных начал, сословная служба заменяется установлением прав и обязанностей, общих для всех граждан… Разделение гражданского общества на сословия противоречит этому началу, а потому оно рано или поздно должно уступить место иному порядку»[989]. Пастырское движение, хотя и