Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

опасности, с одной стороны, и часто встречаемой фигурой приятного, симпатичного и галантного джентльмена. Питер Максвелл-Стюарт предлагает объяснение, согласно которому судебные процессы с упоминанием дьявола были частью атаки на католицизм и составляли часть религиозных практик, непосредственно предшествовавших реформации[378]. Его тезис заключается в том, что фигура дьявола, одетого в черное, включая черное платье и шляпу, должна была символизировать католического священника. Исследователь ссылается на процесс Джанет Страттон, которая была одной из обвиняемых по делу североберикских ведьм в 1591 г. и утверждала, что дьявол явился к ней как «черный священник в черной одежде»[379]. В другом случае, Максвелл-Стюарт цитирует Роберта Грирсона, описавшего человека, одетого в черное платье и шляпу, облегающую голову[380]. Тогда как описанные случаи могут действительно указывать на католических священников, подобные характеристики могли являться и частью образа протестантских пасторов, носящих точно такое же черное платье и шляпы, и Джон Нокс на портрете Теодора Беза 1580 г. изображен именно в таком головном уборе, как и на картине Адриана Вэнсона, выполненной в 1579 г. и хранящейся в зале специальных коллекций Эдинбургского университета, где основоположник шотландской реформации показан в полностью черном одеянии, включая черный, облегающий череп головной убор. Вероятно, стоило бы расширить толкование исследователя и говорить о том, что описанные в показаниях образы не являются фигурами католических священников, а скорее ассоциируются с религиозными служителями, дореформационными или постреформационными[381].

Хотя и не все, но часть описанных обвиненными в колдовстве в течение XVII в. шотландцами встреч представляли собой тайные или религиозные собрания. Они берут свое начало в 1619 в., когда судьба реформированной церкви была далеко не ясной, а многочисленные кризисы и этого периода, и более поздних времен, связанные со взаимоотношениями светской и духовной властей, вели к расколам и революционным переворотам. На протяжении всего XVII в. шотландская церковь была далека от единства, и после Реставрации приблизительно одна треть священников была лишена своих приходов[382], и в этой связи интересно отметить, что в первые постреставрационные 1661 и 1662 гг. было отмечено 95 ссылок на дьявола, из которых 75 упоминали его в качестве мужчины (60 в 1661 г. и 15 в 1662 г.). Если всего в источниках зафиксировано сто восемь ссылок на «человека в черном», то пятая часть из них приходится на эти два года, 18 на 1661 г. и 4 на 1662 г. Маловероятно, что эти «люди в черном» были конкретными высланными из приходов священниками, поскольку большинство смещений с кафедр произошло после 1662 г., но, возможно, между этими процессами и свидетельствами обвиняемых была определенная культурная связь. «Люди в черном», лишь 9 раз упоминаемые до 1600 г., в период между 1600 и 1650 гг. появляются на страницах свидетельских показаний 17 раз, а после 1650 г. дьявол в облике «черного человека» засвидетельствован в 81 упоминании, что бесспорно делает его фигурой XVII столетия.

Согласно Библии, дьявол, конечно же, по собственному желанию мог менять свою внешность, появляясь то как ягненок, то вещая как дракон[383], быть то ревущим львом, пожирающим все вокруг него, то змеем. В целом эти фигуры не так часто встречаются в шотландских свидетельских показаниях, где есть всего лишь порядка шестидесяти ссылок на дьявола в образе животного и того меньше упоминаний о дьяволе как человеке в животном обличье. Кроме того, в источниках есть шесть ссылок на дьявола, явившегося на ногах с копытами и расколотой губой, которая, очевидно указывает на «заячью губу», но, тем не менее, была менее угрожающей, чем копыта. Хотя любые столь наглядные физические отличия должны были свидетельствовать о том, что их носитель «другой», в данном случае «заячья губа», скорее, указывает на принадлежность к человеческому роду.

Эйлен Кейсс из Даддингстона, казненная в 1661 г., как и Маргарет Джексон из Пейсли в 1677 г. признавались во встрече с человеком с раздвоенными копытами[384]. Дьявол, представший перед Джанет Брейдхед из Олдерна, являл собой «человека с расколотыми ногами». Ни одно из этих описаний не включало рога, хвосты, крылья или шерсть[385], что скорее противоречит стереотипным изображениям, увековеченным теологическими или демонологическими работами, а также современным визуальным представлениям. Фигура, стоящая на пне и проповедующая, вошедшая в «Новости из Шотландии» 1591 г., наводит на размышления об образе хвостатого и рогатого животного, возможно, дракона. Гравюра на дереве, включенная Гуаццо в его «Обзор колдовства» 1626 г., изображающая дьявола, забирающего маленького ребенка у родителей, рисует крылатое, парнокопытное животное, стоящее на двух ногах, в котором легко узнать дьявола. Безошибочно можно сказать, что наряду с животными признаками в этих фигурах просматривается человек, и именно так дьявола представляло обычное население большинства европейских стран. Эти образы, имеющие основу в библейских описаниях и других свидетельствах, обращаются к идее о том, что Властелин тьмы успешно маскировал свой истинный лик, считая более эффективным и угрожающим появление в мирском обличье и скрывая свою истинную гротескную форму. Интересно и то, что, как и образ человека в черном, идея дьявола, стоящего на двух копытах, восходит ко второй половине XVII в., а годы ее наиболее активного распространения – 1661, 1662 и 1680. Это, очевидно, стало результатом распространяющегося стереотипирования образа дьявола элитарным сознанием, которое все более и более оказывало влияние на массовые представления и язык колдовства и постепенно стало доминировать в ведовских процессах.

Джанет Макникол из Дануна в 1673 г. упоминала одну необычную форму демона. Она описала три разновидности дьявола-мужчины, один был красивым молодым человеком, второй меднолицым великаном, а на третьем была явная печать проказы[386]. Проказа в XVII в., хотя и пошла на убыль и лепрозории повсюду закрывались, уступая место тюрьмам, была достаточно известной и хорошо узнаваемой болезнью, и прокаженным все еще ограничили вход в большинство городов, где существовало самоуправление. Им разрешали просить подаяния, но они были исключены из регулярного социального взаимодействия[387]. Эта фигура дьявола-прокаженного, конечно же, формирует более отталкивающий его образ, поскольку уродливые повреждения кожи и конечностей непременно и немедленно исключали человека из нормального круга общения. Поскольку прокаженные не были чем-то необыкновенным в то время, такие изображения, возможно, казались менее пугающими людям раннесовременного сообщества.

Интересно, что фигура дьявола, фиксируемая в народной культуре, не выглядела как монстр или чудовище. Даже демон в образе дикого животного едва ли должен был внушить страх своей дикостью. Среди животных, в облике которых являлся дьявол, были собаки, коты, птицы, лошади и жеребята, олени, коровы и телята, ягнята, крысы и просто «дикие животные». Наиболее часто встречающимися были собаки, которые составляли 25 из 60 ссылок, вслед за которыми шли коты и «дикие животные», которые имели по шесть упоминаний. Птицы,