Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

и историей была размытой. Средневековые определения волшебства включали, в частности, разнообразные фокусы, признаваемые лишь в качестве иллюзиона[324]. Все эти истории о чудесах лишь использовалась в верованиях людей и ритуальных практиках, так, как это делается и сегодня, и происходило это на различных культурных уровнях. Оборотни, о которых пишет К. Гинзбург, делали нечто очень странное, но это было тем, что оказывалось решающим для помещения их в структуру народных верований, разделять которые могло все общество в целом, либо какая-то его отдельная часть. Например, в Гуэрнси существовал культ оборотня, практиковавшийся в основном среди местной молодежи, наряжающейся и устраивавшей дикие забавы[325].

Учитывая эти факты и обращаясь к изучению народных верований населения раннесовременной Шотландии, исследователь получает возможность рассмотреть культурные истоки веры в сверхъестественное. Хотя все «жители» нечеловеческого шотландского универсума отчасти были подчинены законам людского существования, сам материальный мир, окружающий их, имел квазианимистические черты, а все объекты в нем наделялись ритуальным значением. Солнце, луна, звезды и планеты были существенными элементами не только астрологии, но и повседневного человеческого существования, в котором не меньшую роль играли и «особые места», такие как церкви, кладбища, колодцы, перекрестки, а также территории, находящиеся за пределами жизненного ареала человека, а, значит, менее знакомые ему в повседневной жизни. Не говоря уже о том, что даже определенные свойства, такие как числа, цвета, слова, времена, имели власть над человеком[326]. Все это приводило к тому, что граница между миром человеческого и сферой сверхъестественного была гораздо прозрачнее, чем для современного человека.

Первая категория шотландского нечеловеческого мира включает тех, кто когда-то был людьми. Одна из целей христианства состояла в том, чтобы выстроить отношения людей с их мертвыми предками. Некоторые люди считали, что они в состоянии входить в контакт с душами мертвых, обитающих на небесах или в аду, но обычно души людей должны были быть активны в мирской жизни. Призраки – чрезвычайно популярная тема шотландских исследований, включая работы по краеведению и антропологии[327], однако прямой связи между верой в духов и в сверхъестественное не существует. Чаще духи выступают в шотландском фольклоре в качестве советников-гидов. Некоторые из них, вероятно, могут быть отнесены к категории привидений, в которые порой могло возвращаться физическое тело[328]. Кэтрин Сандс из Кулроса, обвиняемая в колдовстве в 1675 г., признала, что среди тех, кого ей довелось встречать на ведовских шабашах, были мертвецы, хотя какую роль они играли на этих сборищах, она пояснить не могла[329].

В признаниях, подобных этому, сочетающих информацию о духах со сведениями о демонах, призраки, очевидно, имеют фольклорную природу. Демонические же элементы, вероятнее всего, были привнесены дознавателями, проводившими расследование этого дела, поскольку призраков не существовало в ортодоксальном протестантском богословии, в котором душа после смерти отправлялась прямо на небеса или в ад и не могла вернуться на землю ни при каких условиях. Народ, однако же, адаптировал эти пресвитерианские идеи, внеся в них собственное понимание. Джоан Браун из Пеннингама в 1706 г. признавалась в одном «замечательном дельце» с ее участием, где помимо нее фигурировали еще и «добрые духи», с которыми она сочеталась браком. Описывая их, Джоан упомянула не только трех молодых приятных мужчин, но также определяла их как Отца, Сына и Святого духа, указавших ей образы Судного дня[330]. Это свидетельствует о том, что народная религиозность не была едина или неизменна в течение столетий, а включала в себя разнообразные вариации и исторически трансформирующиеся мотивы[331].

Тесно связанной с первой группой призраков была «дикая охота» или «разъяренная орда», представлявшая собой духов людей, умерших преждевременно и вынужденных блуждать до тех пор, пока их время не истечет[332]. Не существует единого описания «дикой охоты», где была бы полностью явлена ее природа. Эльспет Рич из Керкуолла в 1616 г. повстречала «черного человека», который вызвался быть ее гидом. Он «назвал себя духом человека, приходившимся ей родственником и именовавшимся Джоном Стюартом, убитым Маккаем…, но так и не умершим, но и не живущим когда-либо ни на небесах, ни на земле»[333]. Джон Стюарт из Ирвина говорил в 1618 г., что все те, кто умер внезапно, отправились с королем Англии[334]. Бесси Данлоп из Лайна, признание которой было получено в 1576 г., пожалуй, ближе других подобралась к «дикой охоте». Торн Рейд, выступавший в качестве ее духа-гида, был убит в сражении при Пинки в 1547 г. Когда она говорила с ним в Ресталриглох, «он появился в сопровождении девицы, убитой вместе с ним…, и они вели ее»[335]. Как и в случае с родственником Эльспет Рич, не совсем ясно, была ли сопровождающая Бесси Данлоп «ведьма» призраком или феей. Между этими двумя часто есть пересечения.

Феи – еще один персонаж шотландского фольклора. Они, как и эльфы, тролли и домовые, являлись важными компонентами народной мифологии в доидустриальной Шотландии[336]. Многие шотландские ведьмы, допрашиваемые в ходе разбирательств, имели слабое представление о дьяволе, основном объекте, интересовавшем следователей, но много говорили о том, что они действительно знали, – о феях. Рассматривая фей как демонов, следователи могли находить общие черты, существующие между этими двумя разновидностями представителей потустороннего мира[337]. Священник, опрашивающий Маргарет Александер в Ливингстоне в 1647 г., следовал стандартной «демонической» линии допроса, однако испытуемая признала, что она отказалась от крещения королем фей[338]. Изабелл Синклар из Оркни в 1633 г. в ходе следствия призналась, что была с феями, и они наделили ее талантом обнаруживать любое «умирающее тело»[339].

Феи были важной частью шотландской народной культуры, но и в более широком европейском контексте они играли аналогичную роль. Среди европейского пантеона фей встречаются стриксы, нечеловеческие персонажи из классической и германской древности[340], ведьмы, летающие на штормах, в защиту от которых церковь не раз звонила в колокола[341], ведьмы, против которых сражались итальянские бенанданти, а также сицилийские «леди извне»[342]. Фольклорная ведьма не обязательно должна была иметь человеческую природу, и тогда она играла иную культурную роль, чем «ведьма-соседка», имеющая человеческий облик. Подобно феям, эти «нелюди» обитали, как правило, в лесах или других удаленных от населенных пунктов территориях и являлись, скорее, символическими, а не скрытыми членами локальных сообществ. Вместе с тем, они определяли семантические границы между чистым местом, ареалом обитания человеческой общины, с одной стороны, и мощным и опасным местом, расположенным за пределом мира людей.

Дьявол был самостоятельной фольклорной фигурой, и ряд верований строился на фольклорных представлениях о нем. Как и в случае с феями,