Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

английской безопасности. В результате, вместо унии, призванной защитить Шотландию в рамках Британии, шотландцам был принесен такой союз, который подчинял их Англии. Часть сторонников ковенанта считала, что необходимо восстание для того, чтобы предотвратить англизацию. Если на первом этапе ковенантского движения, с 1638 по 1641 гг. и с 1643 по 1646 гг., шотландцы пытались пересмотреть унию корон в категориях парламентского союза, то на втором этапе, с 1647 по 1651 гг., они рассматривали монарха в качестве фигуры, способной обновить унию. Неудача все этих попыток и привела к тому, что Шотландия в итоге была завоевана.

На протяжении всех 1640-х гг. сторонники ковенанта, говоря о полной унии, имели ввиду такой союз, в рамках которого упразднялись бы все различия, включая даже названия. Однако в других, более частных, вопросах они так далеко не заходили. Например, требуя унификации религии, они имели в виду лишь церковное управление, которое должно было стать общим для обоих королевств, но при этом предполагалось, что каждая из частей сохранит свою церковь. То же самое и в гражданских вопросах: сторонники ковенанта никогда не говорили об унии-инкорпорации, в которой вместо двух парламентов будет один – этой идее предстояло быть реализованной только в начале XVIII в. Более тесная уния, к которой стремились сторонники ковенанта, имела только одну цель: она должна была обезопасить конституционную и религиозную революцию, произошедшую в Шотландии. Однако слишком тесная уния, по мнению шотландцев, имела противоположный эффект – она нарушала безопасность, к которой они так стремились. Две страны, вовлеченные в этот союз, обладали настолько разными ресурсами, территориальными, демографическими, уровнем благосостояния, что большая по размеру Англия неизбежно, в представлении шотландцев, подчинит свою северную соседку. Поэтому шотландцы стремились сохранить собственный парламент и церковь и лишь тесно связать их с английскими институтами. Иными словами, это должна была быть свободная уния-федерация.

То, что ковенантеры стремились к федеративным структурам, для Британии неудивительно, учитывая их счеты с англичанами, а также тот факт, что федеративные идеи в европейской политической мысли имели долгую историю. В частности, Жан Кальвин высказывал идею свободного союза городов-республик в Швейцарии, которые обладали бы правом самоуправления и решения всех общественных вопросов самостоятельно. В начале XVII в. Джоханнес Альтузиус, немецкий кальвинист, используя идеи швейцарского реформатора, построил собственную модель, в рамках которой интерпретировал политические взаимоотношения в категориях связей (бондов) контрактного союза[307], и в 1638 г. Арчибальд Джонстон Уаристон, ревностный идеолог ковенантского движения, фанатично зачитывался работами Альтузиуса[308]. Религия и политика шли рука об руку в этом процессе – Кальвин предпочитал федерацию церквей, как и федеративный союз государств, а идея союза между богом и людьми, а также между ним и его последователями, которая вдохновляла шотландских сторонников ковенанта, была транслирована в политическую идеологию. В самом деле, латинское слово «ковенант», foedus, означает «договор» или «тесные федеральные взаимоотношения». Именно поэтому, когда договор Священной лиги и ковенанта был издан в 1643 г. на латыни, он был переведен просто как foedus. Федеральная уния Британии должна была стать гражданским эквивалентом Британии, заключившей завет с Богом, к чему ковенантеры также стремились, и пример Соединенных провинций, которые отвоевали независимость у Испании, могущественнейшей державы того времени, а также Швейцарии показывали, что федеральная система способна противостоять централизаторским устремлениям монаршей власти, подобным власти Чарльза I. К сожалению, английский парламент не выказал заинтересованности в построении таких отношений. То, что казалось равноправной унией для шотландцев, было неприемлемо для англичан, поскольку два королевства отличались настолько сильно.

В 1640-е гг. и затем уже в конце столетия шотландцы, стремившиеся к ограниченной федеральной унии, получили ответ англичан, которые хотели или всего, или ничего. В конечном счете Шотландия вынуждена была принять то, что никак не отвечало ее первоначальным представлениям.

Коронация Чарльза II во дворце в Сконе 1 января 1651 г. свидетельствовала о внутренней трансформации, произошедшей с 1637 г.[309]После кратного выступления председательствующего в Генеральной ассамблее, в ходе которого Чарльз упоминался как продолжатель дела своих предков, наследник Стюартов принял ковенант, и его шумно приветствовали, он произнес коронационную клятву и был провозглашен королем. При этом последовательность церемонии чрезвычайно важна – сначала монарх принимает ковенант, в котором связывает себя с его сторонниками, взамен чего его приветствуют, и только потом он произносит клятву.

В церемонии коронации Чарльза II важны два момента. Во-первых, он стал монархом перед лицом отдельной группировки – сторонников ковенанта. Отныне никто не должен был обманываться по поводу того, что нация едина и объединена ковенантской идеей. И, во-вторых, сторонники ковенанта были убеждены, что Чарльз не просто монарх Шотландии. Говоря о том, что «Я, Чарльз, король Великобритании, Франции и Ирландии, уверяю и провозглашаю мою священную клятву перед лицом Господа… в том, что дозволяю и признаю Национальный ковенант и Священную лигу и ковенант, и обязуюсь защищать его…, и оказывать свое королевское одобрение действиям и распоряжениям парламента, распространяя это на все зависимые земли», монарх связывал себя с той частью нации, которая оставалась верна истинным законам[310]. Вместе с тем, эта клятва была демонстрацией лояльности британскому государству, правителем которого Чарльз был провозглашен еще 5 февраля 1649 г., когда весть о казни его отца достигла Эдинбурга[311]. Учитывая то, что, отправляя Чарльза I на плаху, англичане не приняли во внимание мнение шотландцев, провозглашение его сына монархом, конечно же, являлось вызовом Лондону.

Таким образом, если то, как прошла коронация Чарльза I в Эдинбурге в 1633 г., а также ее восприятие большинством шотландцев свидетельствовали о желании создать совместный с англичанами ковенант, направленный на борьбу с авторитарным монархом, то коронация его сына показала, что отныне ковенант – это соглашение отнюдь не всей нации, и не только исключительно национальный документ.

Ярко выраженный фракционизм на протяжении всей истории ковенанта в XVII в. являлся его характерной чертой. Ковенантские представления были сильны как внутри церкви, так и за ее пределами, где существовала т. н. камеронская группа. В то время, когда шотландская пресвитерианская церковь в последние десятилетия XVII в. дистанцировалась от ковенантской идеологии, камеронская оппозиция, заложенная Ричардом Камероном, погибшим в перестрелке с англичанами в 1680 г., открыто провозглашала свою приверженность идеям ковенанта на протяжении всего XVIII столетия. Неприятие ковенантерами революции 1688–1689 гг. было связано с тем, что положения ковенантов 1638 и 1643 гг. не были востребованы политической практикой Британии. Известные как «антиправительственная» партия, те, кто продолжал хранить верность заветам 1643 г., острие критики направили на «нековенантскую природу» событий конца 1680-х гг.

Будучи антианглийски настроенными юнионистами и храня верность идее Священной лиги, камеронцы были одними из наиболее последовательных критиков унии 1707 г. Их идеи нашли выражение и в памфлете преподобного Джеймса