журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

оставил дела и переселился в Йорк... У меня было два старших брата. Один служил во Фландрии, в английском пехотном полку — том самом, которым когда-то командовал знаменитый полковник Локгарт; он дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкирхеном. Что сталось со вторым моим братом, не знаю, как не знали мои отец и мать, что сталось со мной...“

И дальше:

„Так как в семье я был третьим, то меня не готовили ни к какому ремеслу, и голова моя с юных лет была набита всякими бреднями. Отец мой, который был уже очень стар, дал мне довольно сносное образование в том объеме, в каком можно его получить, воспитываясь дома и посещая городскую школу. Он прочил меня в юристы, но я мечтал о морских путешествиях..."

Нет, это еще не Сергей Беляев. Это Даниэль Дефо.

Беляев вот:

„Родился я в конце первой мировой войны в Эшуорфе, крошечном и уютном городке на бер.егу Атлантического океана, в семье Айзидора Пингля, письмоводителя конторы замка Олдмаунт майората лорда Паклингтона... У родителей я был последним ребенком и единственным, оставшимся в живых. Многочисленные братцы и сестрицы, рождавшиеся раньше меня, умирали в младенчестве..."

И дальше, ткнув пальцем в первую попавшуюся страницу:

„Помнится, рассказывал он об одном корабле, который был так велик, что когда становился поперек Дуврского пролива, то его нос упирался в шпиц башни Кале на французском побережье, а развевавшийся на корме флаг смахивал в море с Дуврских скал пасшихся там овец. Мачты этого корабля были так высоки, что мальчишка-юнга, отправлявшийся по вантам на верхушку, опускался обратно на палубу уже глубоким стариком с предлинной бородой..."

Научные идеи романа, к сожалению, уступали описанным приключениям. Ведь трудно всерьез принять такое вот откровение: „Если из тканей собаки выделить белок и искусственно придать ему способность паразитирования, а затем ввести в организм живой кошки, то можно вызвать перестройку ее белков; это сообщит кошке свойства собаки. “

Я бы даже сказал: нагловатое утверждение.

Зато читался роман на одном дыхании.

А Валентин Иванов!

„Энергии, энергии и энергии! Еще и еще! Сколько ни вырабатывается энергии, ее все же мало человеку!“—так начинался его роман, изданный в 1951 году в Трудрезервиздате.

Г.И.Гуревич (30.VIII.88): „...Валентин Иванов из старой русской интеллигенции. Мать его преподавала французский. Сам он был инженером-строителем и пришел в „Знание-сила“ со статьями о строительстве. Был он рассудительно разговорчивый, сдружился с Жигаревым, выдал „По следу“. Потом была „Энергия подвластна нам“, проходила жутко трудно, нельзя было полслова сказать об атомной энергии. Затем последовал „Желтый металл". Эта книга изъята из библиотек. Вот тут впервые проявился, грубо говоря, шовинизм, мягче — национальный патриотизм. Идея была: показать, что жадность заглушает всякое родство, во имя золота всякие готовы предать и родину и свой народ. Но получилось у него, что в компании валютчиков татары — жадюги, грузины — развратники и фанфароны, русские — обманутые дураки, а хуже всех жиды, эти и на сговор с фашистами пойдут. Шум подняли грузины, и книгу изъяли..."

Между прочим, в романе „Энергия подвластна нам“ Валентин Иванов замечал как бы между делом: „Исходное действующее вещество, включаясь в ничтожных, по отношению к отрезкам времени, количествах, устремлялось с такой скоростью, что опасный момент образования энергии происходил в значительном удалении от источника..."

Нечто подобное, хотя на другом, конечно уровне, разовьет позже Станислав Лем в повести „Голос неба“... Зато у Валентина Иванова враги пытались ударить по СССР не чем-нибудь, а отраженным от Луны пучком радиоактивных излучений!

Поднявший меч...

А.Р.Палей (10.VIII.88): „ ...За антилысенковский роман „Остров Таусена" меня лаяли во всех органах прессы, включая „Литературу в школе“ и „Естествознание в школе". Результатом было надолго отлучение меня от печати и от всех способов заработка. Берия меня тоже не обошел вниманием, но, к счастью, поздно вспомнил обо мне: взяли 13 февраля 1953 года, а выпустили 31 декабря того же года... Какие обвинения мне предъявили при вожде? Сначала, что я хотел убить его и Маленкова. Это, конечно, не удалось хоть как-нибудь доказать. Потом — в клевете. И что я не соглашался с докладом Жданова о литературе. Воображаю, как смеялись над этим пунктом в Верховном суде... Все же дали мне 10 лет с последующей высылкой, и я мог бы их реализовать, если бы в начале марта не произошло важнейшее событие (смерть Сталина, — Г.П.), после чего меня реабилитировали, правда, только к Новому году..."

14 февраля 1993 года, за несколько дней до столетия Абрама Рувимовича Палея, я посетил его на Полтавской улице, лежащей недалеко от столичного стадиона „Динамо". Слышал он плоховато, напомнив мне Циолковского — маленький костяной старичок в большом кресле, но он все слышал, он здорово старался все услышать и это ему удавалось. Он был полон любопытства. Он, написавший „В простор планетный", и „Гольфштрем", и „Остров Таусена", и „Без боли", вдруг заинтересовался — каким все же образом радиоволны проходят сквозь стены?..

Время переполняло его.

Он вспомнил вдруг некую сотрудницу журнала „Революция и культура". Эта милая женщина принимала у него стихи, никогда их не печатала и чертовски при этом любила жаловаться на жизнь. Это сбизило с .нею Палея. Будучи человеком добрым, он понимал, он сочувствовал — ну да, сырая комнатенка... одиночество... безденежье... а профсоюз не позволяет продать пишущую машинку — орудие производства... Когда однажды знакомое лицо в траурной рамке появилось в газетах, Палей ахнул — Н.Алилуева...

Он был полон любопытства. Он даже прочел стихи. Он показал книгу стихов „Бубен дня", изданную им в Екатеринославе в 1922 году, и показал корректуру книги стихов, только еще выходящей в Хабаровске. „Первое стихотворение я написал в семь лет, последнее буквально на днях..."

Единственный, быть может, советский фантаст, действительно переживший крушение двух империй.

Все же важнейшее событие случилось—диктатор умер.

В 1954 году в толстом журнале „Новый мир“, всегда чуравшемся фантастики, выступил писатель-фантаст Ю.Доягушин.

Уже одно то, что в „Новом мире“ выступил писатель-фантаст было необычно. И Долгушин этим воспользовался. В статье — „Поговорим всерьез“ — он опять и опять подчеркивал: фантастика — необходимый жанр, фантастика нужна читателям, фантастика будит воображение юных читателей, фантастика дает понять, что наука это вовсе не сумма школьных или институтских знаний... Фантастических книг, напоминал Долгушин, выходит в стране прискорбно мало, „ ...а те, что есть, страдают недостатками в литературно-художественном отношении, либо не отвечают задачам настоящей научной фантастики... Словом, положение таково, что в нашей современной научной фантастике нет ни