Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

был внушительный — двухметровый — и как следует из песни: «Там глядят из-за забора на прохожих стукачи». Но охранников было немного, и через выломанные доски можно было, не светясь на проходной, ускользать с вином от покровительственного ока Нины Петровны. «Стукачи» обходили территорию и иногда замечали дырки в ограде; их заделывали, но девушки потом отрывали доски в других местах.

Одним из главных пунктов в кремлевской повестке была Югославия. Робкие попытки восстановления связей между двумя странами предпринимались еще Берией в 1953 году, тогда несанкционированные и вызвавшие возмущение коллег. Но в 1955-м Хрущев хотел уже больше, чем просто вежливую дипломатию, — он хотел создать формальное партнерство между Союзом коммунистов Югославии (СКЮ) и КПСС. Во-первых, Тито ему очень нравился. Он принимал его на Украине после войны, возил в колхозы, делился планами на будущее и теперь собирался возродить отношения десятилетней давности. Во-вторых, независимость Тито мешала Москве претендовать на лидерство в идеологии мирового социализма. Если Кремль будет исповедовать политику «невмешательства» и позволит всем коммунистическим партиям развиваться по-своему, то сближение с Тито только усилит социалистический блок, рассуждал он.

С начала февраля 1954 года Хрущев пытался урегулировать югославский вопрос, но Молотов и его Министерство иностранных дел были против. Когда министр уехал в командировку, Президиум создал комиссию для определения государственного строя Югославии. В конце месяца Суслов, ответственный за связи с зарубежными компартиями в Секретариате ЦК, доложил, что, хотя улучшение отношений между двумя странами возможно, Югославия — это «буржуазное» государство, маскирующееся социалистической фразеологией.

Хрущев уже готов был оставить попытки, но вдруг Тито тоже захотел урегулирования. Первый секретарь опять вынес вопрос на Президиум, который обсуждал Югославию еще шесть раз[374]. Суслова попросили переделать доклад, и вторая его версия от 18 мая допускала, что разрыв отношений 1948 года был «ошибкой», так как только укрепил позиции Тито.

С советской стороны в разрыве обвинили Берию, с югославской — Джиласа, которого Тито исключил из своего руководства за требования большей демократии. Новый документ предлагал КПСС начать переговоры с СКЮ, по поводу чего яростно протестовал Молотов: для поддержания международных контактов нужно использовать государственные, а не партийные каналы[375].

Возвращение Югославии в социалистический «демократический лагерь» станет «серьезной победой международного коммунистического движения» — так новую политику объяснили другим соцстранам. И 22 июня Президиум в письме к Тито пригласил его к переговорам, свалив все предыдущие проблемы на Берию и Джиласа.

Реакция маршала была сдержанной — инициатива в принципе приветствуется. Под напором нетерпеливого Хрущева Президиум послал новое письмо. Тито ответил только 11 августа: он согласился с возможностями улучшить отношения; межпартийные контакты посчитал преждевременными; про Берию сказал, что не знает о его плохом отношении к Белграду, а Джилас тут вообще ни при чем[376].

Хрущев не сдавался. Чтобы задобрить несговорчивого маршала, даже ликвидировал созданные после 1948 года «Союз югославских патриотов за освобождение Югославии от фашистского ига клики Тито — Ранковича и империалистического рабства» и газету «За социалистическую Югославию». Хрущев отправил третье письмо «товарищу Тито», уже от себя. Он заверил маршала в политике «невмешательства во внутренние дела других стран» и призвал возобновить контакты ради дела социализма.

23 ноября ЦК СКЮ наконец письменно согласился на переговоры, но «тяни-толкай» между двумя сторонами длился еще полгода, с периодическими выплесками гнева советского министра иностранных дел. «К фашистам едете на поклон!» — возмущался Молотов — югославские коммунисты отвергли марксизм-ленинизм[377].

На праздновании дня Победы в Большом театре он практически устроил скандал маршалу Жукову, стороннику «нейтрализации» с Югославией: как тот смел писать 8 мая в «Правде» об «исключительной стойкости в борьбе… за общее дело разгрома фашизма», которую проявил народ Югославии под руководством маршала Тито?! «Доколе и на каком основании „Правда“ будет прославлять фашиста Тито?»[378]

Президиум не разделял гнев министра. Кремлевцы не преминули припомнить ему «Договор о ненападении» 1939 года; его попытки задобрить Гитлера и Риббентропа. «Это забыл. Что лучше?» — саркастически спрашивал Хрущев. «Тито, или Риббентроп, или Гитлер?» — вторил ему Булганин[379]. Спор продолжался и на заседаниях Президиума 23 и 25 мая, пока шла выработка окончательного текста выступления Хрущева в Белграде[380].

И. Б. Тито встречает советских гостей в аэропорту Белграда 26 мая 1955

Журнал «Тайм», США, 6 июня 1955

[Из открытых источников]

Эта речь по прибытии в аэропорт 26 мая началась с «искренних извинений». Первый секретарь, в нескладном парусиновом костюме, призвал к «взаимопониманию на основе марксизма-ленинизма» и снова попытался свалить все на Берию. Тито, в белой импозантной форме маршала, недовольно фыркнул, остановив переводчика. «Мы все понимаем по-русски», — отрезал он и раздраженно сел в машину. Хрущев в тот раз стерпел, хотя в будущем он станет менее сдержан в ответ на несогласия и оскорбления.

Гостей отвезли в Белый дворец, резиденцию маршала в Белграде, построенную перед войной для последних югославских королей. Она поражала роскошью — мебелью в наполеоновском стиле, пышными персидскими коврами, сверкающими итальянскими люстрами. Советским начальникам, селившимся во дворцах царей, это не должно было быть в диковинку, но в то время их социализм был в общем скромным. Сталин был аскетом, и его соратники жили с учетной мебелью и одинаковыми сервизами, распределяемыми государством. Ели и пили они не как обычные люди и жили просторно и с удобствами, но сама обстановка была без претензий. Роскошь началась позже. Тито же действительно обосновался во дворце, как коммунистический король. Советская делегация только ахала, а Молотов бы точно упал в обморок от этой «буржуазности».

Речь Н. С. Хрущева на аэродроме по прибытии в Белград

26 мая 1955

[РГАНИ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 543. Л. 1]

Приглашение Н. С. Хрущеву от имени И. Б. Тито на обед в Белом дворце

27 мая 1955

[РГАНИ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 543. Л. 6]

Хрущеву Югославия показалась нищей. В деревнях, которые он попросил показать, «бедность бросалась в глаза. Мы сами были не богаты, но югославы были еще беднее»[381]. Пока он разъезжал по окрестностям, Булганин и другие отдыхали в столице. В резиденциях, Белом дворце и другом дворце, Президентском, где проходили встречи, — всюду чрезмерное великолепие поражало присутствующих.

Когда 27 мая начались переговоры, Хрущев дал понять, что, хотя у советско-югославского сближения много противников, они здесь говорят от имени «коллективного руководства». Он делал упор на недавнее сталинское прошлое, сокрушался о