Женщины Гоголя и его искушения - Максим Валерьевич Акимов

которая навалилась вдруг, на обострение болезней, «такие несносные и такие тягостные припадки, каких я давно не испытывал» [307]. Здесь, в Бельгии, должны были объявиться и Виельгорские, с которыми очень хотелось увидеться нашему страннику. В.А. Жуковский, который, как всегда, продолжал поддерживать с ним контакт, написал А.И. Тургеневу из Франкфурта 25 (13) июля: «Гоголь был здесь и уехал в Остенду, – бедный часто страдает нервами, и страшно за него» [308].

По приезде Гоголь принимает морские ванны и с нетерпением ждёт своих друзей, страдая от одиночества, однако проходит три недели, а знакомцев всё нет, наконец Гоголь получает письмо, из которого узнаёт, что если Виельгорские и приедут, то пробудут в Остенде всего день или два, а потом отправятся в Англию, в Дувр. Жуковский советует Николаю Васильевичу поехать в Англию, Гоголь и сам желает этого, но финансовые трудности, навалившиеся на нашего путешественника, не первый год колесящего по Европе, и боязнь морской болезни всё же останавливают его от намерения посетить Туманный Альбион.

Однако встретиться с Виельгорскими он всё же не преминул, сорвавшись вдруг с места и двинув в Брюссель, где семейство задержалось на несколько дней по пути в Англию.

* * *

Биографы прежде не пытались провести параллель и не видели зависимости между событием, которому стал свидетелем (и оказал помощь) Гоголь, весной 1844 г. и его дальнейшим душевным состоянием, я же попытаюсь такую параллель всё-таки провести. Речь идёт, как вы наверняка догадались, о счастливом браке Маши Балабиной, испытавшей немыслимый подъём и восторг, о помощи Гоголя устройству её брака и о том, что испытал Гоголь, закончив хлопоты для Балабиной, подыскав ей жильё, оставив её переживать медовый месяц, радуясь за свою бывшую ученицу, но пребывая в одиночестве, бесприютном, тоскливом одиночестве.

Называя вещи своими именами, Гоголь испытывал тоску и опустошение, снова оставшись наедине со своим невесёлым жизненным багажом. И может ли являться совпадением тот факт, что он всё чаще отправляет теперь письма Анне Михайловне, в которых выделяет её из числа сестёр (и женщин вообще), может ли являться случайностью то обстоятельство, что Гоголь вдруг начал искать общества этой девицы?

Наиболее авторитетный биограф Гоголя Владимир Шенрок, рассуждая об отношениях Гоголя и Виельгорской, допускает возможность возникновения серьёзного отношения писателя к ней, однако уточняет зачем-то, что это была, пожалуй, не сама любовь, а нечто, что Гоголь принял за любовь. Однако недооценка гоголевского чувства – лишь субъективное мнение Шенрока, но для нас важнее другое – хронология отношений Гоголя с Виельгорской, здесь же Шенрок – хороший помощник, как, собственно, и целый ряд последующих биографов. Так вот Шенрок, говоря о «странном романе» Гоголя с Виельгорской, определяет время зарождения первых признаков этого «романа» примерно 1847 г., когда произошло одно (гипотетическое) событие, о котором у нас, конечно же, ещё пойдёт речь. Однако я всё-таки позволю себе несколько не согласиться с Владимиром Ивановичем и указать на целый ряд очевидных фактов гоголевской биографии, свидетельствующих о начале, быть может, и не осознанных ещё, неартикулированных как нечто определённое, но всё более близких отношений Гоголя и Виельгорской. Да-да, не только Гоголя, но и Нозиньки, которая вряд ли отдавала себе отчёт, всё же тянулась навстречу Гоголю, когда его вдруг потянуло к ней.

Существует письмо Анны Михайловны, которое она отправила Гоголю, 1846 г., когда покинула Европу и была в России. Так вот в письме есть строчки, полные романтизма. Графинечка пишет: «Мне показалось, что я с вами где-нибудь сижу, как случалось в Остенде или в Ницце и что вам говорю всё, что в голову приходит, и что вам рассказываю всякую всячину. Вы меня тогда слушали, тихонько улыбаясь и закручивая усы» [309].

И хотя графиня Анна нигде ни разу не писала, что безумно влюблена в Гоголя и плачет ночами от счастья, как Маша Балабина по своему жениху, но то, чего содержится в кратких строчках, процитированных здесь, слишком уж похоже на то, чего бывает в душе и на сердце у человека, рядом с которым витает влюблённость, такая лёгкая, не обязывающая ещё ни к чему, просто влюблённость молодой девушки в человека, идущего с ней по берегу моря, с затаённой улыбкой на лице.

Гоголь, несмотря на приступы тоски и всяческой хворобы, которая всё больше и больше преследовала его, умел бывать лёгким, весёлым, способным составить приятное общество, особенно когда находится рядом с графиней Анной.

Ну, так вот, расставшись с Виельгорской в Брюсселе, Гоголь в очередной раз возжелал найти уголок для кропотливой работы над вторым томом поэмы и в очередной раз не сумел сосредоточиться в той степени, которая ему требовалась. В сентябре описываемого нами 1844 года Гоголь снова отправился во Франкфурт, где проживал Жуковский с семьёй. Николаю Васильевичу была выделена комната на втором этаже просторного, изящно обставленного дома.

В октябре Жуковский сообщал А.И. Тургеневу: «Наверху у меня гнездится Гоголь: он обрабатывает свои Мёртвые души» [310].

Однако поработать Гоголю выпало лишь несколько недель. Анна Михайловна приехала в Париж. Куда же отправился Гоголь?

У Шенрока находим следующее: «Между тем заграничным странствованиям Виельгорских приходил конец: Софья Михайловна горела нетерпением возвратиться к мужу в Петербург, а графиня-мать с Анной Михайловной должны были коротать ещё зиму в Париже и вести вполне оседлую жизнь. В это время Гоголь, поселившись с Жуковским и засев за «Мёртвые души», не поддавался сначала на заманчивые приглашения Виельгорских, но всё-таки не выдержал и в половине января явился в Париж» [311].

Гоголь снова оказался в Париже, перед ним раскрылся широкий горизонт заманчивых аттракционов этого легкомысленного города, однако на вопрос Н.М. Языкова о том, что поделывает Гоголь в Париже и что там лицезреет, писатель отвечал (в письме от 12 февраля) одно лишь: «О Париже скажу тебе только то, что я вовсе не видел Парижа… Никого, кроме самых близких моей душе, то есть графинь Вьельгорских и гр. Ал. П. Толстого, не видал» [312].

Гоголь жил на Rue de la Paix в Hotel Westminster (гостиница эта существует и по сей день). Здесь же остановился и Толстой. Виельгорские же, Луиза Карловна и Анна Михайловна, проживали всего в нескольких шагах отсюда, на Вандомской площади. Очевидно, это и был один из маршрутов Гоголя [313].

Дамы из семейства Виельгорских отмечали, что Гоголь был очень мил, хотя Тургеневу, который находился (и скучал) в это время в Париже, так не показалось. Накануне возвращения Николая Высильевича во Франкфурт Тургенев пожаловался Жуковскому: «Гоголя я редко видал. Попеняй ему» [314]. Очевидно, неудовлетворенность Тургенева была вызвана не частотой встреч, а характером общения, пишет биограф Юрий Манн, Гоголь уклонялся от бесед, отмалчивался, избегал откровенности. Запись Тургенева, относящаяся к 30 января, когда его навестил Гоголь: «…О Бакунине молчит, о Толстом – молчит…» [315].

Здесь, ненадолго остановившись, нужно заметить, что от Гоголя, как от одного из нравственных авторитетов и лидеров интеллектуальной части