Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская

Женщин из Варшавы поселили в нескольких каменных бараках, около тысячи человек в каждом. Им раздали номера (без татуировки), и номера все растут. Постепенно прибывают другие кварталы: Старое Място, Повислье, Центр. Всего в Биркенау вывезли около семи тысяч варшавянок. Целый барак занимают дети.

Новых узниц без конца отправляют мыться (отсутствие бани два года назад было бедствием для заключенных Биркенау, теперь же слишком частое купание становится бедствием для варшавян), и женщины дни напролет выстаивают перед баней. У них отняли все, вплоть до носового платка, выдав взамен грязные лохмотья, оставшиеся после умерших в «Мексике».

Женщины, которым удалось попасть в больницу, – в лучшем положении. Окруженные заботой доктора Костюшко-младшей и других врачей, они задерживаются в лагере.

Остальная Варшава почти целиком уезжает в Германию. Остаются дети, беспомощные старухи и больные.

Ежедневно от платформы отходят поезда, увозящие варшавян.

Заключенный глядит им вслед, зная, что вскоре – его очередь. Он бессилен и безучастен, мысль об отъезде теперь не вызывает ни страдания, ни протеста. Когда не ждешь больше вестей от семьи, когда рухнул план освобождения, не все ли равно, как называется лагерь, где за колючей проволокой толкает свою тачку с песком человек в полосатой одежде.

Глава пятая

Nach Deutschland[102]

Небо голосом сирен пропело рабам песню свободы, и они уже не могут забыть ее. Все лето прошло в непрерывном ожидании великого события, которое свершилось только в их душах. Так и не дождались они ночи, когда топоры плотников должны были разрубить проволоку, и все же неведомая сила раздвинула заграждения вокруг них.

Наступает такой момент в жизни заключенного, когда он вновь чувствует себя человеком, чувствует, что свобода, которой он так долго жаждал, которую создал усилием воображения, работой интеллекта, проснулась и крепнет в нем. Эта нарождающаяся свобода отличается от той, которой он бессознательно пользовался до войны, но в условиях лагеря ощущение внутренней свободы многим оказывается не под силу. Быть в лагере им теперь невмоготу, он – слишком горькая карикатура на жизнь. Чересчур пристально вглядывались они летними месяцами в светлые видения, слишком далеко шагнули в своих планах, намерениях, мыслях, чтобы теперь отступать. Они словно заговорщики, которые, взяв в руки оружие, ждали сигнала. Сигнала не последовало, но мосты за ними оказались сожжены. Теперь у них один путь – вперед.

Заключенные бегут из лагеря. Будто кто-то решил увести всех мужчин. Когда перед поверкой колонны мужчин возвращаются с работы, в глазах у многих – хитрая улыбка. Над лагерем заходится воем сирена, но они спокойны – друг их в безопасности. Все только спрашивают:

– Кто сегодня удрал?

Бежал Костек из учетной конторы, которому разрешалось свободно расхаживать по лагерям, бежали многие другие. Потом – сенсация: убежала еврейка Маля Циммерман – посыльная у старшей надзирательницы Дрекслер, знавшая многие лагерные тайны. Вместе с Малей бежал поляк Эдек. Заключенные полны оптимизма и предсказывают успех побегу Мали.

К сожалению, не послушавшись советов и здравого смысла, беглецы остановились неподалеку, в Вельске, где их и поймали. Продержав обоих долгое время в карцере, их приговорили к смерти через повешение.

Заключенным в женском и мужском лагерях велено собраться после вечерней поверки у колючей проволоки, где установлены виселицы. Эдек умер вместе с двумя другими приговоренными. Когда ему накинули петлю на шею, он громко воскликнул, и крик оборвали на полуслове:

– Да здравствует Поль…!

В это самое время Мадя в женском лагере перерезала себе вены на обеих руках. Начальник барака Руиттерс пытается ее остановить, но Маля дважды бьет его по лицу своими окровавленными руками. Виселица остается пустой, Малю забирают в крематорий.

Эта неудача не останавливает тех, кто задумал побег. Они словно играют со смертью вперегонки.

Пойманных немного, но лагерное начальство решило использовать их для устрашения остальных. Тела складывают в воротах на площадке, где играет оркестр. Возвращаясь с работы под звуки бодрого марша, мужчины глядят на убитых. Идут мимо, сняв шапки (ворота положено проходить с непокрытой головой), и думают о тех, кто собирается бежать завтра.

А завтра снова воют сирены, и эсэсовцы напрасно ищут беглеца.

В начале октября поднимают бунт евреи. Зондеркоманда крематория. Намеченный на ночь бунт начался преждевременно, после обеда. Несмотря на это, крематорий сгорел от пожара, а часть работающих в нем евреев убежала из лагеря. Выстрелы и свистки загоняют заключенных в бараки в тот момент, когда ненавистное здание крематория охвачено огнем, а группа евреев стремглав мчится на юго-восток, в сторону лугов, напоследок перерезав еще и проволоку с западной стороны женского лагеря. Этой же ночью во время очень сильного налета на проволоке гаснут огни, и заключенные с сожалением думают, что, произойди побег в назначенный срок, он бы удался еще лучше.

Опять каждый день заливаются сирены над Освенцимом: кто-то бежал, за ним погоня. Прейскурант обменной торговли в лагере пополняется новыми статьями – сколько нужно дать эсэсовцу водки (купленной за еду или драгоценности у вольнонаемных мастеров из Силезии), чтобы он перебросил через проволоку в лагерь винтовку, сколько нужно дать за боеприпасы, сколько за полное обмундирование. У немецких солдат, даже у тех, у кого под мышками вытатуировано – СС, теперь все можно купить, особенно за водку, доставляющую им минуты забвения. Побеги учащаются и, как правило, проходят удачно.

Но вот наступил день, когда сирены умолкли. Этому дню предшествовали необычные события. Примерно в одно и то же время из Освенцима ночью бежала вооруженная группа заключенных; другая группа, в немецких мундирах, удрала на машине из Биркенау. По дороге они остановились в Будах, где один из беглецов, выдав себя за эсэсовца из политического отдела, вызвал по номеру заключенного, посадил его в машину, и машина укатила.

Несколько дней заключенные только и говорили что об этом побеге, с гордостью называя имена смельчаков: Тадеуша Ляха из строительной конторы, известного всему лагерю возчика Мариана из Буд и других. Втихомолку улыбаясь, они добавляют:

– Ну, теперь уж нам дадут жару!

Побег совершился между пятнадцатым и двадцать вторым октября: до двадцать четвертого все было спокойно, мужчины, как обычно, ходили на работу, не помышляя пока что о бегстве. Двадцать четвертого с самого утра моросит дождь. Кто смог – укрылся в бараке, спрятался, чтобы не выходить в грязь. Всем невдомек, что это число станет одной из самых знаменательных дат в истории Освенцима.

Над лагерем нависла