Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

с ним стоящих судах: «Свирепом», миноносцах № 265, 268 и 270, а также некоторых судах в Южной бухте, стоявших разоруженными, при криках и звуках гимна были подняты на стеньгах красные флаги, а на «Очакове», кроме того, сигнал «флотом командует Шмидт»… В 8 часов 15 минут от крейсера «Очаков» отвалил миноносец «Свирепый» под командой лейтенанта в отставке Шмидта с музыкой на мостике, командой во фронт, под красным флагом с заряженными минными аппаратами. Сзади него в кильватер шел брандвахтенный катер с караулом… Подойдя к баку броненосца, он застопорил машины и крикнул команде, стоявшей на баке: «С нами бог и русский народ, а с вами кто? Разбойники? Ура!» Крик этот, подхваченный командой миноносца был поддержан несколькими голосами команды броненосца, находившейся в полном смятения во время этого шествия. Затем «Свирепый» отвалил, подошел к броненосцу «Ростислав», где тоже что-то кричал команде и был поддержан несколькими голосами и проследовал таким шествием вдоль всей эскадры к «Пруту», который захватил и поднял красный флаг, освободив всех арестованных и забрав офицеров». На остальных кораблях красные флаги, поднимаемые при подходе «Свирепого», тотчас же спускались офицерами».

Эскадру Шмидт обходил, стоя, согласно одной версии, на барбете носового орудия, по другой – на мостике миноносца. При этом на нем были погоны присвоенного им самому себе капитана 2 ранга. Музыканты, почему-то наяривали, не какую-нибудь сомнительную «Марсельезу», а «Коль славен наш господь в Сионе» и «Боже, царя храни». Разумеется, это была не самая лучшая музыка для революционного оркестра, но больше музыканты просто ничего играть не умели.

Речь же самого Шмидта была сплошным подражанием Наполеону, высадившемуся с острова Эльба на побережье Франции. При этом Шмидт кричал, что с ним заодно Бог, царь и весь русский народ. Наверное, он и воображал себя в этот момент Наполеоном! По крайней мере, как и Наполеон, Шмидт громко предлагал офицерам и командам кораблей застрелить его, если они находят его деятельность вредной для России, или присоединиться к нему. Называл всех своими сыновьями и патетически восклицал, что Россия ждет от них подвига! Но стрелять Шмидта почему-то никто не захотел, в него просто плевали.

К концу обхода эскадры со Шмидтом случилась очередная истерика. Вот как это выглядело в выспреннем поэтическом изложении Бориса Пастернака:

…На броненосцы всходил и глох,

И офицеров брал под стражу,

И уводил с собой в залог.

В смене отчаянья и отваги

Вновь, озираясь, мертвел, как холст:

Всюду суда тасовали флаги.

Стяг государства за красным полз.

По возвращении же на "Очаков",

Искрой надежды еще согрет,

За волоса хватаясь, заплакал,

Как на ладони увидев рейд.

"Эх, – простонал, – подвели канальи!"

Натиском зарев рдела вода.

…………………………………………………………

Все закружилось так, что в финале

Обморок сшиб его без труда…

Заметим, что последние строфы в приведенном выше отрывке из поэмы Пастернака вовсе не метафора, а реальный факт. Из воспоминаний участника восстания Жительского: "Приехав на "Очаков", П.П. (Шмидт – В.Ш.) обратился к матросам с речью, в которой упрекал товарищей с "Ростислава" и других кораблей. Видно, эта поездка его сильно утомила, и с ним сделался обморок: его снесли в кают-компанию и доктор начал приводить его в чувство. П.П. сильно плакал…"

Из воспоминаний Евгения Шмидта: «Свирепый» направился к главному рейду, к линейным кораблям и, малым ходом, по борту, стал поочередно обходить все броненосцы.

Стоя во весь рост на капитанском мостике, отец громко предлагал офицерам и команде кораблей застрелить его, если они находят его деятельность вредной для России, или же присоединиться к нему, если его поступки им кажутся правильными. Ответ линейных кораблей не замедлил последовать. Он показал всю преступность кучки не признающих отечества «партийных недоумков», подбивших несчастных матросов на ряд гибельных для них безумств, и всю правоту моего отца, умолявшего повстанцев не медлить ни минуты и ликвидировать свой мятеж, доказывая его полную неподготовленность и несвоевременность. «Чесма», «Екатерина II», «Три Святителя» и «Двенадцать Апостолов» встретили отца гробовым молчанием.

«Ростислав» и «Синоп», штаб и средоточие правительственных сил, устроили встречу, вполне оправдывающую доверие к этим судам адмирала Чухнина. Борты «Ростислава» и «Синопа» облепили офицеры и надежные сверхсрочнослужащие кондуктора и боцмана. Команду частью упрятали в трюм, частью отодвинули на задний план. Таким образом, отец оказался лицом к лицу с одними врагами. Ему не дали говорить, и обрушились на него потоком ругани, проклятий и издевательств, грозили кулаками, показывали кукиши и языки. Месяц спустя, в очаковском каземате, отец признался мне, что ему особенно запомнилась фигура одного пожилого кондуктора, бубнившего, как заведенная машина, басисто и однотонно: «Будь проклят, изменник, будь проклят, изменник, будь проклят, изменник»…. Обойдя все броненосцы, «Свирепый» стал возвращаться к «Очакову». Когда я разглядел в трубу лицо моего отца, то поразился его выражению. Смертельно бледное, оно искажалось неестественной, страшной улыбкой.

* * *

Красный флаг в результате «героического дефиле» Шмидта был поднят лишь на выведенном из боевого состава и полностью разоруженном эскадренном броненосце «Пантелеймоне» (бывшем «Князе Потемкине-Таврическом»). Эскадренные броненосцы «Екатерина Вторая», «Чесма», «Три святителя» и «Двенадцать Апостолов» встретили новоявленного «командующего» гробовым молчанием «Отец оказался лицом к лицу с одними врагами… (ситуация показала)… всю преступность кучки не признающих Отечества «партийных недоумков», подбивших несчастных матросов на ряд гибельных для них безумств, и всю правоту моего отца, умоляющего повстанцев не медлить ни минуты и ликвидировать мятеж, доказывая его полную неподготовленность и несвоевременность» – весьма объективно писал впоследствии об этом моменте Евгений Шмидт.

Участники Севастопольского восстания в своих воспоминаниях, буквально негодуют, что Шмидт более чем формально отнесся к склонению на свою сторону экипажей эскадры. Они пишут, что ситуация была такова, что если бы за миноносцем Шмидта шел катер с вооруженным караулом, то он мог весьма спокойно захватывать корабли, команды которых еще не определились в своем выборе. На этот выбор их надо было чуть-чуть подтолкнуть, но "многоопытный" Шмидт этого, почему-то не сделал. Вместо этого он лишь выкрикивал общие лозунги, призывал бороться за свободу и поносил, что есть силы, сатрапов-офицеров. Обойдя эскадру, "Свирепый" ни с чем вернулся к мятежному крейсеру. Видя, что помощи от "Очакова" ожидать больше не приходится, революционный энтузиазм на эскадре резко угас. Теперь возможность переломить ситуацию в свою сторону была упущена окончательно. Вице-адмирал Чухнин, быстро оценив ситуацию, тут же навел на колеблющихся кораблях порядок своей железной рукой.

Историк Б. Никольский пишет: "Команды, стоящих на рейде и в гавани кораблях, были на грани