Андрей Громыко. Дипломат номер один - Леонид Михайлович Млечин

«А в МИДе странно, – записал в дневнике один из заместителей министра. – В предчувствии перемен идет глухая и мелкая борьба страстей вокруг весьма личных аспираций. Глупо и противно, когда в этом участвуют достойные люди, цепляющиеся за пуговицы на мундирах».

Не лучшие времена для Громыко, до которого, конечно же, доносились все эти слухи. Он знал, что Никите Сергеевичу нравилось назначать на высокие посты молодых людей. На Смоленской площади ожидали перемен. Решимости для такого неожиданного назначения Хрущеву хватит. «Я смотрел на его голову в первом ряду ложи Большого театра, – записывал в дневнике заместитель министра иностранных дел Владимир Семенов, – в темноте был виден огромный череп и усталое лицо, жесткое и сосредоточенное. Тут же был Алексей Иванович Аджубей, живой, острый, подвижный, как ртуть. Он теперь один из ближайших по внешним делам».

Может быть, Алексей Аджубей, очень одаренный человек, и стал бы министром, но Никиту Сергеевича раньше отправили на пенсию. Когда в октябре 1964 года сняли Хрущева, Громыко, наверное, мысленно перекрестился: Никита Сергеевич если даже и не собирался его снимать, то, во всяком случае, изрядно гонял и принижал. До конца своих дней о Хрущеве Андрей Андреевич отзывался крайне неодобрительно: не знаешь, что он выкинет.

Зато о Сталине министр был высокого мнения. Громыко любил вспоминать, как во время встречи «большой тройки» зашла речь о будущих границах Европы. Черчилль, обращаясь к Сталину, иронически сказал:

– Господин премьер-министр, но ведь Львов никогда не входил в состав России!

Сталин, подумав, ответил:

– Вы правы, Львов никогда не входил в состав России. Но Варшава-то входила!

Еще Громыко нравилось, что Сталин был в состоянии сам продиктовать любой документ. Если Сталина в документе что-то не устраивало, он велел кому-нибудь взять карандаш и, покуривая трубку, диктовал новый текст.

Теперь Громыко предстояло налаживать отношения с новым руководством страны, во главе которого формально стояли трое – Леонид Ильич Брежнев, избранный первым секретарем ЦК, Алексей Николаевич Косыгин, возглавивший правительство, и Николай Викторович Подгорный, который сначала занимал ключевую позицию второго секретаря ЦК, а через год стал председателем Президиума Верховного Совета СССР. А помимо официальных трех руководителей, очень сильные позиции занимал секретарь ЦК Александр Николаевич Шелепин, которого многие прочили в руководители партии.

Громыко, не раздумывая, сделал ставку на Брежнева и не прогадал. С уходом Хрущева последовали большие кадровые перемены. Андрей Андреевич остался на своем месте. Но правильно поставить себя в новом руководстве было непросто. Когда Андрей Андреевич готовился к выступлению на первом при Брежневе ХХIII съезде партии, то его помощникам пришлось сочинить семнадцать вариантов речи. Он никак не мог сообразить, о чем правильнее и выгоднее всего говорить.

Громыко всегда был предан тому, кто в данный момент стоял у власти. Зато и Брежнев оценил преданность Громыко. Они быстро перешли на «ты», и Леонид Ильич к министру иностранных дел очень прислушивался.

Андрей Андреевич писал:

Сильной стороной Брежнева был особый интерес к кадрам. Иногда его беседы с членами ЦК и другими ответственными работниками сводились к теме о том, кто чем занимается, какие у кого с кем отношения, – все это с целью выяснения у собеседника, не строит ли кто-нибудь против него лично каких-либо козней…

Он и Хрущев в кадровых вопросах были в известном смысле антиподами. Хрущев считал необходимым постоянно переставлять людей с одного места на другое, часто создавая тем самым хаотическое положение на отдельных участках работы. Брежнев, наоборот, даже тех работников, которых в интересах дела, в интересах страны нужно было бы освободить и заменить новыми, оставлял на своих постах.

У Брежнева имелись свои проблемы. Он первое время несколько опасался международных дел, чувствовал себя не слишком уверенно. Леонид Ильич в качестве генерального секретаря компартии вел переговоры с коммунистами всего мира. Но с главами западных государств, президентами или премьерами, по протоколу встречались либо глава правительства Косыгин, либо председатель Президиума Верховного Совета Подгорный.

Николаю Викторовичу нравилось, когда его именовали президентом, и на переговорах с иностранцами он выступал в роли главы советской делегации. На официальных приемах он оказывался хозяином, к нему обращались с тостами и приветствиями иностранные президенты.

Однажды он вместе с первым секретарем ЦК компартии Белоруссии Кириллом Трофимовичем Мазуровым побывал на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Во время обеда, устроенного в советском представительстве в Нью-Йорке, Подгорный, по воспоминаниям тогдашнего первого заместителя министра иностранных дел Георгия Марковича Корниенко, сочувственно произнес:

Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный в президиуме 3-го Всесоюзного съезда колхозников в Кремлевском Дворце съездов. 25–27 ноября 1969

[РГАКФД]

– Трудная у вас, дипломатов, работа. Я бы сроду не смог стать дипломатом.

Мазуров заметил:

– Смог бы, если бы партия приказала.

Подгорный отмахнулся:

– Нет, не смог бы, у меня нет данных для такой работы.

Мазуров не отступал:

– А вот Епишев был у тебя секретарем обкома, а поехал послом в Югославию.

Подгорный искренне удивился:

– Э, скажешь тоже, Епишев – так то ж культурный человек.

Подгорный, напористый, самоуверенный и недалекий, к Брежневу относился покровительственно, держался с ним на равных, возможно, видел себя на первых ролях. Брежнева это злило. Должность Подгорного являлась декоративной, но он опирался на Украину, где еще недавно работал первым секретарем, на влиятельное украинское руководство и на выходцев с Украины, которых немало сидело в Москве на ключевых постах. Избавиться от Подгорного Брежневу долго не удавалось. Сначала Леонид Ильич сменил руководство на Украине, поставив в Киеве своих людей, а потом их руками снял Подгорного с должности прямо на пленуме ЦК. Для Николая Викторовича это было как гром среди ясного неба.

Председатель Совета министров Косыгин поначалу всерьез претендовал на ведущую роль во внешней политике. Он охотно ездил за границу и принимал иностранных гостей. В политических вопросах был крайне консервативен. В мире решили, что надо иметь дело именно с Косыгиным, он в Москве старший. К нему на прием просились послы, ему адресовали свои послания руководители других государств, его воспринимали как наследника Хрущева на посту главы правительства.

Председатель Президиума ВС СССР Н.В. Подгорный принимает парламентскую делегацию Великобритании во главе с К. Хьюзом. 25 апреля 1977

[ТАСС]

Председатель СМ СССР А.Н. Косыгин беседует с генеральным директором ТАСС Л.М. Замятиным в Банкетном зале Кремлевского Дворца съездов. Июнь 1969

[РГАКФД]

Крупных противоречий между Брежневым и Косыгиным не существовало. Но и разногласия по непринципиальным вопросам перерастали в неприязненный спор. Глава правительства вынужден был подчиняться, но всякий раз замыкался в себе. Леонид Ильич любил жизнь во всех ее проявлениях и не понимал суховатого и аскетичного Алексея Николаевича.

Отношения между Громыко