"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков

Площадь Белорусского вокзала. Конец 1930-х годов

19 сентября

Наши части уже заняли в Польше изрядную территорию и подходят к Львову и Вильно. Это новости из утренних газет.

День теплый, ясный. Вечером у Мерлинского.

Слух о расстреле Мейерхольда.

21 сентября

Заняты Львов и Гродно. Речь Гитлера в Данциге, в которой он предлагает союзникам мир при условии невмешательства в польские дела и заявляет, что надежды некоторых столкнуть Германию и СССР напрасны.

Читаю статьи и речи Ленина эпохи Брестского мира. Это очень интересно.

От Лёвы давно ничего нет. Беспокоюсь. Пишу ему письмо <...>

23 сентября

Сообщение о демаркационной линии между германскими и советскими войсками. Судя по нему и справляясь по карте, — немцы должны отойти на 200 км назад, в среднем. Итак, получается, Гитлер таскал для Сталина каштаны из огня <...>

25 сентября

В Лондоне на днях умер Зигмунд Фрейд. Ему было 83 года. Он эмигрировал из Вены после аншлюса. На его похоронах говорил речь Стефан Цвейг43, его биограф и друг. Незадолго до смерти Фрейд выпустил книгу о Моисее и работал над психологическим анализом «Майн Кампф». Нацисты выпустили его из Австрии за большой выкуп, который внесла его поклонница принцесса Бонапарт.

Красная Армия продолжает продвигаться к демаркационной линии по территории, очищенной немцами.

Холодно. Иногда проглядывает солнце <...>

27 сентября

В Москву снова приехал Риббентроп, очевидно, для обсуждения разных вопросов, связанных с разделом Польши. Кроме того, сейчас в Москве министры иностранных дел Турции и Эстонии. Горячие дни в доме на Кузнецком.

Сегодня в «Правде» в одной из корреспонденций из Западной Украины поляки называются «ненавистным врагом». А всего только полтора месяца назад мы предлагали этим «ненавистным врагам» свою вооруженную помощь. Вот что такое политика! К счастью, у людей память коротка и подобная фразеология скользит поверх сознания.

Во Франции распущена компартия <...>

В комнате холодно, а дров еще нет. Я почти дрожу, даже в джемпере. Звонок Брыкина. Он признан годным и идет в армию.

Х. на днях рассказал, что в Ницце в клинике умер Раскольников.

Граница обоюдных государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего польского государства. «Правда» от 29 сентября 1939 года

28 сентября

Вчера состоялась беседа Риббентропа со Сталиным и Молотовым. Обсуждался польский вопрос. Подробностей пока нет <...>

В «Вечерней Москве» большое фото Жени Мюльберга в роли Ломоносова в Детском театре. Рад за него. Я обратил на него внимание, еще когда он поступал в ГЭКТЕМАС, и, собственно, благодаря мне он и был принят. И в театре я его опекал. Это мой ученик.

Звонок другого ученика, Саши Брыкина. Завтра он уходит в армию и умоляет придти к нему сегодня на прощальную вечеринку. Обещаю, хотя температурю.

Решаю подъехать ненадолго к концу, но выходит все не так (делаю эту запись уже 29-го). Выхожу в начале двенадцатого и долго жду трамвай №11 на Моховой. Сырой холодный вечер. Моросит дождь. Долго ищу его переулочек близ площади Коммуны, наконец, вхожу в какой-то двор, где вижу ярко освещенные окна флигеля, из раскрытых форточек которого доносится пьяный шум и пластинка: «Ах, Саша, ты помнишь наши встречи...» Какие-то пошатывающиеся фигуры с папиросками у крыльца. Меня каким-то образом сразу узнают и проводят в небольшую комнату, где вокруг стола сидят, лежат на диване, танцуют человек 20 юношей и девушек. Это вчерашние десятиклассники, Сашины товарищи. Полно пьяных: спорят, хохочут, флиртуют. Ищу Сашу. Он уже еле стоит на ногах, увидев меня, чуть не плачет, лезет целоваться, громко рекомендует меня, преувеличенно восхваляя, в чем-то просит прощенья, благодарит. Меня сажают на почетное место на диване и приказывают какой-то блондиночке Наде ухаживать за мной. Мой сосед, красивый мальчик Коля, в голубой шелковой рубашке, уже очень пьян и близок к градусу скандала. Он требует, чтобы я пил. Мне наливают, обливая мои колени водкой, вином и пивом, но, пользуясь тем, что все по-пьяному рассеянны, я громко провозглашаю тосты, а пью мало. Из присутствующих 12 юношей — все в эти дни уходят в армию, в том числе и уже принятые в вузы. Саша идет завтра первым. Он ласкается ко мне, как ребенок, пытается целовать руки, всем что-то говорит обо мне: как много я для него сделал и как он меня любит. Девушки тоже очень пьяны. Вот уже Саша со слезами клянется в любви полной евреечке Доре. Коля начинает скандалить, матерно ругаясь. Сашина мама боязливо следит за порядком из коридора. Это очень простая старушка рабочей повадки. Когда шум становится чрезмерным, я ухожу во двор подышать воздухом. За мной выходит и Надя. Я показываю ей на скамейку, предлагая сесть. «Здесь мокро, — говорит она. — Позвольте, я к вам на колени...» Я чуть смущен такой прытью, но не спорю. Она сидит у меня на коленях, и я начинаю целовать ее, но в это время рядом с нами усаживается парень с милым лошадиным лицом, как оказалось впоследствии, ее ухажер. Из дома вырывается пьяная гурьба. Я шепчу Наде, что хорошо бы перейти на другую скамейку, подальше. Мы переходим, и она опять усаживается ко мне на колени. Парень с лошадиным лицом курит рядом. «Ну, уходи, Сережа. Я же тебе сказала...» — говорит Надя капризным голосом львицы 10-го класса. Парень исчезает, и мы начинаем яростно целоваться. Дождика нет, но свежо и с дерева на нас падают капли, но мы не обращаем внимания. Ей 17 лет. Она заявляет мне, что «знала, что мы с ней будем целоваться...» Я ласкаю ее голые ноги выше колен (она в носках) и грудки, которые она слабо и не слишком решительно сначала защищает. Я пробую шутить в своей испытанной манере. Она молчит и беспрерывно ищет губами мои губы. Потом мы возвращаемся в дом. Я отстаю от нее и захожу за угол помочиться. Самые трезвые заметили наше долгое отсутствие, но никто не удивляется. Стало тише. Скандалист Коля уснул. Сережа уныло крутит ручку патефона. Среди пластинок есть и Вертинский. Саше становится дурно, потом он засыпает. Одна пластинка сменяет другую: Утесов, Козин, фоксы... Кто-то еще пробует танцевать. Я полулежу на диване и, когда кто-то, балуясь, выключает свет, целуюсь еще с какой-то девушкой, не то Фимой, не то Фирой... Все это происходит почти без малейшей моей инициативы: сами девушки активно лезут. Вслушиваюсь в разговоры и споры ребят. Странное смешение цинизма и ребячества, пафоса и грубости. Вспоминаю наши