Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

отряды арабов- бедуинов. Наполеон оставил на время в покое укрывшихся в мечети столичных бунтовщиков и бросил против бедуинов два отряда своей кавалерии. Одним из них командовал генерал Александр Дюма де ля Пайетри (сын маркиза и его чернокожей рабыни, отец автора «Трёх мушкетёров»), а другим — любимый адъютант Наполеона, «польский Сен-Жюст» Юзеф Сулковский.

Отряд Сулковского разогнал бедуинов и очистил от них все окрестности Каира, но сам Сулковский в конце боя погиб «ужасной смертью», как сообщал об этом Наполеон в письме к Директории[860]: «…под ним убили лошадь, он упал на землю и был пронзён десятком копий»[861]. Наполеон очень ценил Сулковского как «многообещающего офицера» и считал его смерть «чувствительной потерей» для армии[862]. Попытки ряда польских литераторов от Стефана Жеромского до Мариана Брандыса доказать, вслед за первым (французским!) биографом Сулковского Ортансом Сент-Альбеном, что Наполеон умышленно послал своего адъютанта на верную смерть, поскольку якобы усматривал в нём «политического противника» и даже «личного соперника»[863], нельзя принимать всерьёз.

На следующий день после гибели Сулковского генерал Дюма завершил начатый им разгром бедуинов. Их жалкие остатки скрылись в пустыне. Теперь наступила очередь 7–8 тысяч (по данным Наполеона) бунтовщиков, укрывшихся в мечети Аль-Азхар. Они попытались было совершить вылазку и овладеть батареей «форта Дюпюи», но были отброшены. Вслед за тем Наполеон дал сигнал к атаке четырём заранее подготовленным колоннам, которые взяли мечеть штурмом. «К семи часам вечера 23 октября, — вспоминал Наполеон, — всё успокоилось. Огонь прекратился»[864]. Бунт был подавлен.

Расправа с повстанцами, по признанию французов, отличалась «самым ужасным кровопролитием»[865]. «Наполеон карал их коварство с жестокостью, у них же заимствованной», — подчёркивал Стендаль[866]. Действительно, взбунтовавшиеся фанатики не только избивали и расстреливали схваченных ими французов. Пять или шесть инженерных офицеров они обезглавили и «головы их носили по улицам, а затем повесили на двери главной мечети»[867]. Наполеон ответил адекватными мерами, но в гораздо больших масштабах. «Каждый день я приказываю отрубить пять-шесть голов на улицах Каира», — докладывал он Директории. А своего начальника штаба Л.А. Бертье поощрял: «Вы хорошо сделали, что приказали отрубить головы всем взятым в плен с оружием в руках»[868]. В одном из восставших селений Наполеон приказал обезглавить всех мужчин. Вскоре после этого «на главной площади Каира, — читаем у Е.В. Тарле, — появились ослы, навьюченные мешками. Мешки были раскрыты, и по площади покатились головы казнённых <…>. Эти зверские меры, судя по свидетельствам очевидцев, на время страшно терроризировали население»[869].

Вместе с тем Наполеон подчёркнуто демонстративно проявлял великодушие по отношению к смирившимся шейхам и простым горожанам, которые слезно просили пощады. Даже его соратники недовольно возроптали, когда он помиловал одного из главных зачинщиков и вожаков бунта шейха Эль-Садаля. Шейх явился к Наполеону с «поздравлениями» по случаю его победы над бунтовщиками и, униженно кланяясь, вдруг схватил и поцеловал его руку. Присутствовавший здесь генерал Клебер спросил, кто этот старик, такой смущённый и робкий. «Это вождь восстания», — ответил Наполеон[870]. Клебер удивился: «Как?! И вы не прикажете его расстрелять?» «Нет, — назидательно объяснил генералу Наполеон, — этот народ слишком чужд нам и нашим обычаям. Я предпочитаю, чтобы у него были вожди вроде этого, который не может ни сесть на коня, ни действовать саблей, чем видеть во главе его таких людей, как Мурад-бей. Смерть этого бессильного старца не принесёт нам никакой пользы и будет иметь для нас более гибельные последствия, чем вы предполагаете»[871].

На острове Святой Елены Наполеон вспоминал: «События, происшедшие спустя два года, напомнили об этом разговоре»[872]. Он имел в виду тот факт, что летом 1800 г. именно шейха Эль-Садаля Клебер приказал избить палками, после чего фанатик-мусульманин Сулейман Эль-Галеби заколол Клебера кинжалом.

Жертвы каирского восстания, главным образом со стороны самих повстанцев, были немалыми: по разным данным, погибли от 2 до 5 тысяч мусульман и от 50 до 300 человек у французов[873]. Расстрелы и казни бунтовщиков, их отрубленные и выставленные на улицах головы устрашили местное население — всех, от простолюдинов до шейхов. А Наполеон сразу после расправы с восставшими принял перепуганных шейхов и обратился к ним с таким предостережением: «Я знаю, что многие из вас проявили слабость, но хочу верить, что ни один не является преступником. Неблагодарность и бунт — это то, что Пророк осуждает более всего <…>. Пусть каждый день в Каире проходят обычные богослужения. Мечеть Аль-Азхар была взята штурмом, в ней текла кровь. Идите и очистите её! Все священные книги были сохранены моими солдатами — вот они, я возвращаю их вам. Тех, кого постигла смерть, достаточно для моей мести. Скажите народу Каира, что я останусь милостивым и милосердным <…>. Я прощаю всем, но хорошенько объясните им: всё, что произошло и ещё произойдёт, давно уже записано в книге Истины, и никто не в силах остановить меня: это всё равно, что пытаться остановить судьбу!»[874]

Итак, кровавые битвы, слава побед и горечь потери флота, повседневные заботы о нуждах армии и грандиозное преобразование завоёванной страны, научные изыскания, груз политических, социальных, религиозных проблем, наконец страшный бунт и карательный террор против бунтовщиков — всё это не могло излечить Наполеона от мук ревности при неотвязных, изо дня в день, думах о Жозефине, всё ещё любимой и желанной. И он попытался перебороть свою ревность по принципу «клин — клином», т.е. прелюбодеянием с другой женщиной, завести себе любовницу.

Поначалу «Султан Кебир» пошёл на такой эксперимент, который отвадил его от подобных ходов на всю жизнь. В его голове родилась фантазия развлечься близостью с азиатскими женщинами, как это делали тогда многие офицеры. «Ему приводят полдюжины азиаток, — пишет об этом Фредерик Массон, — но их манеры, жирные тела отталкивают его. Он не прикасается к ним и тотчас же отсылает их обратно. С этого времени нет ему равного по брезгливости, по чувствительности ко всяким запахам, по необычайной чуткости и впечатлительности»[875].

После этого эксперимента Наполеон нашёл себе (или ему нашли) избранницу, удовлетворявшую его самым высоким требованиям. Таковой оказалась юная Маргарита-Полина Фуре, Беллилот, как её называли французы, — то ли от имени её отца (Беллиль), то ли от сочетания французских слов «belle» — красивая и «bellote» — миловидная[876]. Ей тогда не было ещё и двадцати. Француженка, из простой семьи (дочь часового мастера и кухарки), она была