Хорошо подготовленный разум - Lady Khali

разбил вдребезги все его стеклянные побрякушки с помощью чар седьмого курса, причем произнес их на парсельтанге. Я до сих пор не спросил, откуда ты их узнал, — сказал он сам про себя. — Дамблдор посетил меня через десять минут после твоего ухода, и специально напомнил мне положения Устава. Я послал Темному Лорду свои воспоминания о той ночи, когда твое имя выпало из Кубка, о твоей встрече с Дамблдором, о твоей вспышке гнева от попытки манипулирования тобой, — его глаза блестели, — и о своей встрече с Дамблдором после этого. Мы оба пришли к выводу, что помогая тебе, сможем добиться намного большего, чем наоборот. Но я уверен и мой Лорд согласился со мной, что если ты попытаешься справиться с Дамблдором сам, последствия будут плачевными.

— Вы не могли отказать Дамблдору, когда он попросил обучать меня, потому что настоящий Моуди сделал бы то же самое. С другой стороны, чем больше времени я проводил с вами, тем выше была вероятность того, что я распознаю в вас самозванца и скажу об этом Дамблдору.

— Именно, — ответил он, довольный, что я все понял. — Договор препятствует нам нанести прямой вред друг другу.

— Ибо рассказав Дамблдору, я, скорее всего, добился бы вашей смерти, а контракт защищает тайну вашей личности, — продолжил я развивать свою мысль. Договор помешал бы Краучу лично убить меня или телепортировать к Волдеморту без палочки, но не защищал меня так же сильно, как его. Если он организует нашу встречу с Волдемортом, то будет чувствовать себя прекрасно, пока он уверен, что мне ничего не угрожает. — А как насчет Легилименции? Если Дамблдор пробьет мою защиту, и увидит… — я замолчал.

— Вот почему мы сосредоточились так интенсивно на Окклюменции, в первые два месяца.

— Но я все еще не могу ему помешать прочитать свои мысли.

— Ты можешь обнаружить его ментальную атаку. Я также убежден, что ты почувствуешь любые попытки изменить свои воспоминания или личность.

— Кстати, что ты предпримешь, если он надавит сильнее на твой разум, чем тогда, на празднике?

— Свяжусь с ДМП, отправлю Добби с письмом к Сайласу, и свяжусь с Ритой Скитер.

— Вообще-то, я все еще был не в восторге от Скитер, но своевременное оповещение прессы помешало бы Дамблдору скрыть свои преступления.

Он ухмыльнулся, гордый, как отец за сына.

— Видишь? Я никогда не упоминал о двух последних вариантах. Ты добавил их по своему усмотрению. Если Дамблдор атакует тебя Легилименцией, у тебя есть знания и ресурсы, чтобы заставить его поплатиться за это.

— Но он, все-таки, мой законный опекун. Он может утверждать, что был в своем праве.

— Если я не ошибаюсь, твоему адвокату есть, что ему противопоставить на основании завещания твоей матери.

— Я не знаю.

— Почему нет? — сказал он, продолжая свою работу. Он листал маггловские и магические книги, рисуя заметки на полях тетради, записывая свои собственные наблюдения на чистый лист пергамента.

— Это сложно. Я объясню после того, как вы закончите работу.

— Сложнее, чем это? — спросил он, показывая целую стопку пергаментов на столе.

— Я не уверен.

— Мне нужно еще несколько часов. Почему бы тебе не поработать над рунами?

— О'кей, — ответил я. В последнее время, парсельруны стали даваться мне легче, да и интересно стало. Я больше не ворчал, что мне трудно.

Прошло три часа, прежде чем Барти отложил перо и отодвинулся от стола.

— Передвинь свой стул сюда, — сказал он, указывая рядом с собой.

Я протащил его по ковру, оставляя глубокие борозды на нем, и опустил на указанное место. Барти приподнял стул, сгладил ковер взмахом палочки и снова опустил его на место. Я подошел и аккуратно присел.

— Так мне померещилось? — спросил я.

— Трудно сказать. Основываясь на том, что я лично наблюдал и переживал, не думаю, что ты выдумал все это, но если судить объективно, в это трудно поверить. Вся твоя теория основана на двух ключевых моментах. Если они не верны, то твоя теория тоже. Теперь, ответь на вопрос, каковы ее слабые стороны?

Он превратил это в очередной урок.

— Первое мое предположение: Дамблдор циничный эгоист, — ответил я. — Он озабочен только своей личной властью, что не импонирует ни моим интересам, ни интересам Магического мира.

— Твоя теория об Ордене Феникса действительно совпадает с фактами и с моими личными наблюдениями во время и после последней войны, но я могу судить предвзято.

Это еще мягко сказано. Законы, принятые Дамблдором и Краучем, в сочетании с полной безнаказанностью первого и фанатизмом второго, который вынес своему сыну обвинительный приговор на основе выдуманных доказательств, которые магглы не стали бы даже учитывать на суде, говорят сами за себя.

— Ведь как он поступил в пятидесятые и шестидесятые годы? Он подождал пять лет после победы над сторонниками Гриндевальда, чтобы победить его самого на «дуэли» и принять «заслуженные почести», а вот, когда дело дошло до принятия некоторых законопроектов, тут он никогда не опаздывал. Запрет на «темные» книги и артефакты. Политическая цензура на СМИ. „Придира” — последняя свободная газета в волшебном мире. Правовая дискриминация оборотней, вампиров, кентавров… В принципе, на дискриминацию любого народа, который не подконтролен ему и, возможно, когда-нибудь выступит против него. Заключение в тюрьму неугодных лиц по ложным обвинениям. Все его политические оппоненты либо в опале, либо погибли, либо исчезли.

— Верно. Большинство его противников того периода либо погибли на войне, либо находятся сейчас в Азкабане. Я почти уверен, что Темный Лорд и Нотт — единственные, кто остался в живых и на свободе.

— Нотт?

— Нотт младший, твой ровесник.

— Как вы думаете, мое предположение верно?

— Да. Ты заметил, когда он вторгается в твой разум?

— Дамблдор использует Легилименцию либо когда хочет изменить мою личность, либо когда хочет, чтобы я ввязался в очередную авантюру, где можно запросто погибнуть.

— Я не совсем правильно выразился, но смысл тот же. Пока Мастер-Легилимент не проверит твой разум, нельзя быть уверенным ни в чем.

— Но вы…

— Я просто волшебник, который владеет легилименцией, но не мастер ментальной магии, а твой разум прочитать труднее, чем у большинства волшебников. — Моя растерянность, должно быть, слишком четко отразилась на лице, раз он решил пояснить. — Когда я вхожу в твое сознание, могу просматривать твои воспоминания, иногда даже чувствовать твои эмоции, но я не могу понять твои мысли. Наши сознания кардинально отличаются, потому что ты думаешь на парсельтанге, а не английском. Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь замечал это, потому что для тебя разница между парсельтангом и английским незначительна.

Я приподнял одну бровь.

— Но…

— Я спросил об этом Темного