Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

Он принес из “Антилопы” так и валявшееся там свидетельство о смерти Сашка, изучил внимательно. И поразился.

Черт возьми!

В графе “Причина смерти” значилось: термические повреждения организма, повлекшие за собой разрушения мягких тканей, несовместимые с жизнью.

Вот это да.

Обычно из трех строчек сей графы медики заполняют лишь верхнюю, и то не до конца. Про обгоревшего и потом умершего написали бы: обширные ожоги такой-то степени...

Во что же надо превратиться, чтобы получить подобную формулировку? В головешку? В горсточку пепла? И будут ли проводить сложнейшие экспертизы, чтобы идентифицировать эту головешку или горсточку, оставшуюся от клиента психушки? Сомнительно...

Надо звонить в Саблино. Прямо сейчас. Неважно, что выходной и праздник. Немедленно уточнить подробности пожара — если там был пожар. Расспросить кого угодно, хоть дежурного врача, хоть пьяного санитара... Три года — срок небольшой, должны помнить.

Рабочие телефоны Юрия Александровича Парамонова, главного врача областной психиатрической больницы и старого знакомца Кравцова, остались в вагончике, в записной книжке.

Он сказал Козырю, что ненадолго отлучится, объяснил — зачем. Тот кивнул. Кравцов сомневался, что Паша хоть что-то из его слов понял.

3.

На графских руинах — впервые после заступления Кравцова на пост сторожа — наблюдалось оживление. Мелькали люди, все в одинаковых синих спецовках. На охраняемой территории, возле развалин портика главного входа, виднелись “пазик” и грузовик с опущенным бортом — туда пришельцы споро загружали выносимые из дворца мешки непонятно с чем...

Кравцов досадливо удивился. Не время, совсем не время отвлекаться на исполнение служебных обязанностей. Однако решительно и торопливо направился к незваным гостям.

Никакого криминала не выявилось.

Более того, спецовки на спинах гостей украшала аббревиатура Пашкиной строительной компании... А в мешках оказался всего лишь всевозможный мусор, от которого прибывшие очищали дворец — банки, бутылки, обломки кирпичей. На голове у каждого рабочего красовалась каска.

Седоусый бригадир объяснил: через три недели в графском парке состоится рок-фестиваль под открытым небом. Этакий мини-Вудсток. (Кравцов вспомнил: что-то похожее ему Козырь говорил, рассказывая о своих планах привлечения общественного интереса к “Графской Славянке”.) В свете грядущего мероприятия предстоит возвести у пруда временную эстраду и подготовить дворец, куда любители рока, разогревшиеся не только от музыки, всенепременно полезут. Вот и проводится воскресник по очистке территории. Причем, по мнению бригадира, его люди занимаются сизифовым трудом — все равно после окончания действа развалины будут усеяны опустевшими емкостями из-под напитков разной градусности, использованными презервативами и одноразовыми шприцами...

Старик явно настроился поговорить еще об упадке нравов нынешней молодежи и вспомнить собственную комсомольскую юность — но Кравцову было сейчас не до разговоров.

И он торопливо обогнул дворец, направляясь к сторожке. Взбежал по ступеням крылечка, поковырялся ключом в скважине, распахнул дверь, и...

В грудь ударил живой снаряд, чуть не сбросив с крыльца на землю. Еще один, еще... Кравцов отшатнулся, прикрывая лицо руками. Опять вороны! Птицы вылетали из двери стремительно, как будто томились в заключении долгие годы. Бешеное хлопанье крыльев, карканье... И тут же все кончилось. Словно и не было ничего. Словно пришло и ушло минутное наваждение, вызванное жарким июньским солнышком.

Кравцов перевел дух. Осторожно заглянул внутрь. Вроде бы незваных гостей больше не осталось... Но что бы ни означал сей сюрприз, кошмаром и наваждением он не был. Кошмары не оставляют после себя на полу перья и пятна помета.

Ну и как это понимать?

Он обошел вагончик, заглянув во все закутки. Никого и ничего. Интересные дела... Путь, которым заявились серые пришельцы, числом около десятка, ясен — открытая форточка в бригадирской. Но чего ради? Никаких взывающих о помощи воронят Кравцов не приносил. Правда, кто-нибудь, знающий о горячих родительских чувствах этих птиц, мог сунуть птенца в форточку... Вот только зачем? Полюбоваться издалека минутным испугом писателя?

Причем, что любопытно, пернатые гости ничем не заинтересовались в сторожке. Все перья и помет — в коридорчике, у самой двери. Можно подумать, что заявились они с единственной целью — организовать такую вот ошарашивающую встречу...

Он еще раз осмотрел загаженный пол и увидел лежащую чуть в стороне бумагу — всю истыканную и изодранную, наверняка вороньими клювами.

Поднял, перевернул. Записка. Несмотря на понесенный ущерб, вполне можно разобрать три слова, написанные крупными печатными буквами, без обращения, подписи и знаков препинания: “РАКЕТОДРОМ ТРЕТЬЯ ШАХТА”.

Еще интереснее. Подсунули под дверь? Или кто-то побывал внутри? Доставил послание и посылочку — птичью стаю? Или же тут сработала воронья почта, на манер голубиной? Но отчего тогда крылатые почтальоны с такой яростью терзали письмо, ни на что иное не обращая внимания?

Кравцов отыскал записную книжку — автоматически, размышляя о полученном послании и обстоятельствах его появления.

Со смыслом записки дело обстояло несколько яснее. Надо понимать, к ракетодромам в Капустином Яру или Плесецке она отношения не имела. В их подростковой компании “ракетодромом” называлось другое, более близкое место...

...Запуски проходили просто. В земле выкапывалась “пусковая шахта” — ровная цилиндрическая выемка, по размерам точно соответствующая “ракете”, — старой железной бочке. В глинистом дне “шахты” делалось небольшое углубление и заливалось водой. В воду опускался кусочек карбида — эти камешки обычно выменивали, выпрашивали, а то и подворовывали у строителей. Карбид немедленно начинал пузыриться, выделяя горючий газ ацетилен... В шахту тут же опускали бочку-ракету — вверх дном. В днище заранее пробивалось небольшое запальное отверстие и затыкалось комком глины. Потом приходилось несколько минут ждать, пока ацетилена внутри бочки наберется достаточно, чтобы образовать с воздухом взрывчатую смесь. За это время мальчишки устанавливали в шахты (были они многоразовыми и служили не один год) еще три-четыре бочки. Потом, убрав глиняные затычки, приступали к запуску. Вся компания отходила подальше, а один (обычно им бывал Алекс) приближался ползком и подносил к запальному отверстию длинную палку, обмотанную горящей тряпкой. Газ с грохотом взрывался, бочка взлетала высоко-высоко (так тогда казалось, на деле метров на пятнадцать, много на двадцать), зависала на долю секунды неподвижно — и падала, издавая дыркой в днище пронзительный свист. Алекс отряхивался от земли, разлетевшейся при старте в стороны — и подползал к следующей шахте...

Теперь Кравцова — именно Кравцова — звали на место старых игр. Кто? Сашок? Вполне возможно. О месте запуска тот наверняка знал, ракетодром не был единоличной собственностью лишь их компании. И располагался на пустынном берегу Славянки, подальше от домов и нахоженных троп, в десяти минутах ходьбы от графских развалин... Взять с собой