Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

свежей туристской стоянки: примятая палатками трава, ямки от колышков, кострище — и огромное количество пустых емкостей из-под пива и всевозможных джин-тоников. В золе костра еще багровели угли.

Костик приказал заодно высматривать и группу людей с рюкзаками — наверняка что-то видели. Во многом это был жест отчаяния, время безнадежно ушло...

5.

Сумерки густели, когда Алекс вошел в здание с вывеской “Содружество”, расположенное в Павловске, у вокзала.

Вошел, не понимая: зачем его сюда привели? Голос слышался — но слабо, как далекая, забиваемая помехами радиостанция. Хотя Алекс — он до сих пор считал себя Алексом — заметил в течение казавшегося бесконечным сегодняшнего дня: не то радиостанция стала мощнее, не то сам он прогрессирует в роли приемника...

Никаких эмоций наблюдение не вызвало. Ему было все равно. Утреннее — казалось, с тех пор прошли века и тысячелетия — желание избавиться от голоса исчезло. Как и многие другие желания...

Голос, похоже, не сердился на Алекса за непонятливость. Легкая, ноющая боль в паху оставалась — но, возможно, стала лишь следствием немалых сегодняшних концов, проделанных на мотоцикле по тряским проселкам, а то и вообще по бездорожью.

В длинном здании “Содружества” размещались прилавки продуктового магазина, заодно тут же торговали сотовыми телефонами, фототоварами, давали напрокат видеокассеты... Имелось и мини-кафе со стойкой бара и довольно широким выбором блюд и напитков. Алекс, бывая в Павловске, любил изредка заскочить сюда (кормили достаточно вкусно, и цены на спиртное не поражали воображение) — брал сто пятьдесят с каким-нибудь салатом, и устраивался в выгороженном закутке, где стояли три пластмассовых стола и несколько стульев...

Он и сейчас двинулся к стойке, чисто по привычке — что от него требуется, Алекс все еще не понял. Но место за столом занять сегодня было трудно. Закуток, отгороженный автоматами — игровыми, продающими жвачку и еще что-то жизненно необходимое — оказался переполнен. Стульев для многочисленной компании не хватало — девушки сидели на коленях парней, а те на собственных рюкзаках, небрежно брошенных на пол.

Турьё, неприязненно подумал Алекс. Щенки...

Туристы, действительно, были весьма молоды, слегка грязноваты и более чем нетрезвы. Но это полбеды. Они еще и пели. Под гитару. Очень громко. Прочие звуки заглушались пением напрочь. Покупатели жестами объясняли продавщицам, что им нужно. И те, и другие смотрели на веселящихся туристов с бессильной ненавистью — но пресекать безобразие не спешил никто.

Говорят, большинство песен для гитары состоят из трех аккордов. В мелодии, сотрясавшей стены и стекла “Содружества”, не было даже двух. Даже одного. Лапища бородатого организма крепко и неподвижно обхватила гриф гитары, другая лупила по струнам, извлекая один и тот же немелодичный, но громкий звук. С каждым ударом во всю мощь молодых нетрезвых глоток звучал один слог “песни”. Дикий речитатив складывался в такой примерно текст:

Жил!!! был и!!! гуа!!! но!!! дон!!!

Ве!!! сом!!! в во!!! семь!!! де!!! сять!!! тонн!!!

И лю!!! бил!!! од!!! ну!!! он!!! пти!!! цу!!!

Пти!!! цу!!! пте!!! ро!!! дак!!! ти!!! ли!!! цу!!!

У-Е-О-О-О!!!!

Венчающее куплет “У-Е-О-О-О!!!!” (надо думать, брачный призыв пресловутого игуанодона) компания проревела вовсе уж оглушительно. И продолжила излагать любовную историю юрского периода.

Дальше Алекс вслушиваться не стал. Он понял наконец, что должен сделать. И — каким-то уголком оставленного ему сознания обрадовался. Ему постепенно начинало нравиться происходившее с ним...

Он подошел к компании — невзначай, делая вид, что просто направился к выходу и идет мимо. Легким движением выдернул гитару. И — с размаху, в щепки — шарахнул об пол.

После короткого оцепенения его начали бить. Вернее, попытались начать. Туристам — при всем их подавляющем численном преимуществе — помешала теснота: столы, стулья, собственные рюкзаки и визжащие мочалки.

Троим Алекс успел приложить вполне качественно — и один в драку больше не полез, ковылял в сторону, согнувшись и отплевываясь кровью.

Но тут противники сумели перехватить инициативу. Легкий пластиковый стол улетел в сторону, открыв путь наступающим. Еще двое из них протиснулись между игровыми автоматами, заходили сзади, норовя взять в окружение. Алекс проскочил, увернулся от метившего в голову кулака, походя своротил чей-то нос на бок, — и оказался на просторе зала против десятка разъяренных парней одновременно.

...дец, подумал он, — запинают. Подумал, падая, — ноги подсекли сзади, пока Алекс блокировал незамысловатый, но сильный удар в живот.

И тут же понял, что должен делать.

— Эвханах!!! — завопил он еще до того, как спина хрустко ударилась об пол.

Теперь непонятное слово не звучало тихим выдохом. Теперь оно заставляло трястись стены. Оборванная “песня” была по сравнению с ним негромким бормотанием.

— Эвханах!!! — рявкнул он снова, отскакивая от пола, как каучуковый мячик.

— Эвханах!!! — Ботинок Алекса вмялся, раздавливая и плюща, в бородатое лицо.

— Эвханах!!! — Пальцы пойманной на замахе чужой ладони треснули, ломаясь.

Алекс — сам — так бы не смог. Он — сам — ничего и не предпринимал. Лишь вопил заветное слово, отключившись от управления всеми, до последней клетки, мышцами тела. Все, что надо, делал за него голос...

Милиция — вызванная барменшей — прикатила на удивление быстро, по случаю трехсотлетия Петербург и пригороды кишели людьми в погонах, навезенными со всего Северо-Запада. Но побоище кончилось еще быстрее — полной потерей двигательной активности одной из сторон. Продавщицы хором обвинили во всем толпу пьяных хулиганов — набросились, дескать, на очень приличного молодого человека, но получили достойный отпор.

Самого Алекса на поле боя уже не было.

Милиция (новгородский ОМОН) оказалась в избытке снабжена и спецтранспортом, и вакантными посадочными местами, — именно в ожидании сегодняшнего, раз в триста лет случающегося, вечера. “Нежности” тоже хватало — той самой, что с металлическим лязгом защелкивается на запястьях.

Начали грузить горе-нападавших, но дело застопорилось, — большинство туристов нуждалось в срочной госпитализации. По Павловску понеслись, завывая, машины скорой, тоже пребывавшей сегодня в полной боевой.

— Один, говорите... — задумчиво почесал за ухом молодой лейтенант-новгородец, вертя в руках бланк протокола.

Алекс пришел в себя на глухой и темной аллее Павловского парка. С трудом разжал пальцы, уронив под ноги зажатый в них здоровенный клок волос, судя по длине — женских. Вокруг была темнота. Где-то далеко — над кронами деревьев виднелись слабые отблески — грохотал салют. Алекс медленно пошел, сам не зная куда. У него появилось чувство, что сегодня он уже не понадобится...

...Спустя час следов битвы в “Содружестве” не осталось. Двое ребят из бригады Костика осматривали вокзал —