Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

внимательно прислушивающийся к чему-то, не слышному другим. Медленно скользящий по залу — с лица на лицо — тяжелым взглядом, внимательным и пытливым, как будто прокурором был именно он, а обвиняемыми все остальные. Когда его взгляд падал на Пашку, — и тогда, на суде, и позже, в сновидениях, — внутри у Козыря что-то болезненно сжималось. Хотя он не был трусом и никогда не бегал от опасности. Да и и какая тут опасность? — толстая решетка отделяла скамью подсудимых от зала...

Козырь, возможно, сам не отдавал себе отчета — но тринадцать лет он боялся, что решетка рухнет. Что он наяву увидит этот взгляд...

Сашок. Саблино. Июнь 2000 года.

Голос молчал десять лет. Ровно десять. И снова раздался в голове Сашка тем летом. Как раз в тот день, когда Леша Виноградов пытался решить свои проблемы при помощи центнера концентрированной кислоты...

Сашок, естественно, понятия не имел о произошедшем в Спасовке. Он с удивлением слушал непонятные, полузабытые слова. И ничего не понимал. А потом понял. Всё оказалось на редкость просто.

За годы, проведенные в Ульяновке (именно так именовался поселок, где располагалась областная психушка, хотя в народе и говорили: “угодить в Саблино” — по названию ближайшей станции), Сашок сошелся с одним безобидным больным — Колей Лисичкиным. Двенадцать лет назад бригада путевых железнодорожных рабочих обнаружила Колю, измазанного землей до невозможности и шагающего по бетонным шпалам куда-то в направлении Новгорода. Именно по шпалам — ни разу Лисичкин не наступил на промежуток между ними. Покинуть пути он отказался наотрез, уверяя, что немедленно провалится сквозь землю глубоко-глубоко, где нет света и происходят кошмарные вещи... Угодил на лечение с диагнозом “маниакальный психоз”.

Сашок считался “тихим” — и тем не менее знал, что никогда не выйдет отсюда. А если и сбежит, то немедленно попадет во всероссийский розыск, никаких шансов уйти от которого — полностью отвыкнув за десять лет от жизни на воле — не будет. Колю же Лисичкина выписывали дважды — вылечив; доказав, что человеку никак не грозит спонтанное погружение в землю. И дважды тот возвращался добровольно — уверенный, что опять проваливается. Даже в залитом асфальтом городе порой не избежать нескольких шагов по открытой почве...

В последнем — почти двухмесячном отсутствии — Коля обзавелся подружкой. А может и невестой, — кто знает, какие намерения были у этой здоровенной, нескладной, с лошадиной физиономией девахи. Возможно, вполне серьезные, — поскольку моталась к нему из города по меньшей мере раз в неделю. Свидания проходили нелегально, в комнатушке, отделенной тоненькой деревянной перегородкой от каптерки завхоза, — там, за стенкой, хранились и краски, и растворитель, и много еще чего, хорошо горящего...

Знал о тайных встречах парочки единственный человек из персонала — санитар Федоркин, продававший свое пособничество за небольшие суммы денег и большие количества дешевой водки. Платила, естественно, девушка — наверное, все-таки лелея матримониальные мысли. Сашку было наплевать на планы подружки Лисичкина. Главное — так сказал голос — ростом и комплекцией она напоминала Сашка. Отдаленно напоминала, но большего и не требовалось. Голос объяснил, что нужно делать. Сашок знал многое о стали и ее сплавах, но то, что две порошкообразные краски — серебрянка и железный сурик — в смеси дают термит, плавящий металл и разрушающий камень, стало для него открытием...

...Он шел по ночной Ульяновке. Сзади полыхало и надрывались пожарные сирены. Впереди была темнота. Голос что-то тихо шептал. Все следующие три года Сашок внимательно к нему прислушивался. Но отнюдь не всегда исполнял советы. И лишь один раз, ненадолго, выбрался туда, где голос звучал слышнее всего. В Спасовку.

Сашок. Спасовка. Июль 2000 г.

Мерседес салатного цвета, плавно покачиваясь, прорулил по Козыревскому прогону и вывернул на шоссе.

Отпрыски на заднем сиденье отталкивали друг друга от опущенного стекла. Радостно и удивленно показывали матери на купающихся в луже гусей — все правильно, росли горожанами в первом поколении. Мать, несколько располневшая, но по-прежнему очень красивая, водворила порядок; стекло поднялось, и машина, набирая скорость, покатила в сторону города.

Рано поседевший человек проводил ее взглядом и нехорошо усмехнулся — нескольких зубов не хватало. Он удовлетворенно кивнул — мрачное, совершенно безрадостное удовлетворение. Десять лет терзаемый химией и электрическими импульсами мозг искал ответ на один-единственный вопрос: почему все так вышло? кто виноват? кто? кто?? кто???

Он нагнулся и поднял лежащий у ног продолговатый сверток — испачканная свежей землей мешковина сгнила и расползалась в руках. Но несколько слоев густо промасленной бумаги уцелели, он с треском разорвал ее пальцами. Сталь с синеватым отливом тускло блеснула — надежная и бесстрастная сталь — она никого и никогда не предавала, она много лет терпеливо ждала своего часа.

И дождалась.

Глава 7

02 июня, понедельник, ночь, утро 

1.

Охотника и дичь всегда связывают некие невидимые эмпатические, а то даже и телепатические узы, — подтвердить это может любой бывалый человек, много походивший с ружьем по лесам и болотам.

Он, охотник, наверняка расскажет немало случаев, подтверждающих данный тезис: и о том, что самая завидная дичь в самых баснословных количествах попадается именно в тот день, когда выйдешь в лес без ружья, — к примеру, за грибами, — птицы и звери не получают какого-то загадочного сигнала от мозга человека, в любую секунду готового послать им вдогонку смерть одним движением пальца, — не прячутся и не разбегаются. Можно услышать рассказы об утках-нырках, мирно плавающих по водной глади и не видящих притаившегося на берегу стрелка — но отчего-то решающих мгновенно нырнуть в тот момент, когда спусковой механизм только-только приходит в движение — и удачно избегающих снопа дроби. Да что там говорить: банальные вороны абсолютно не реагируют, когда делаешь вид, что целишься в них из обычной палки. Даже если выстрогать ту палку в форме ружья, и соответствующим образом раскрасить, — не реагируют. Стоит поднять на них настоящее ружье — тут же улетают, получив от мозга охотника какой-то импульс, с палкой в руках отнюдь не возникающий...

Много подобных историй поведают желающему стрелки и ловцы — обычные, заурядные, ничем не выдающиеся.

Потому что те охотники, которых коллеги считают самыми опытными и талантливыми, самыми умелыми и меткими, наконец, просто самыми удачливыми, — владеют и обратной телепатической связью. Каким-то образом — подсознательно, не отдавая себе в том отчета — чувствуют, что сделает дичь...

На облавной охоте они выбирают номер вроде и не перспективный —