Время скитальцев - Мария Чернышова

На палубе стояла Франческа. Лицо ее, освещенное белым кормовым фонарем, казалось странно бледным. Багряный платок туго обтягивал плечи. Она пристально смотрела, как Йеспер заворачивает в мешковину чиквету и вешает сверток за спину.

— Куда собрался? — повторила она.

Йеспер улыбнулся.

— На тот берег, Фран. Я просто посмотрю на те места. Барка идет медленно. Я нагоню. А если вы доберетесь до Виоренцы раньше, расскажи все, что слышала, Аррэ. Он-то дознается, где собака порылась.

— Мы могли бы вернуться позже. Все вместе.

— Я не могу уйти, не проверив.

— Почему?

— Понимаешь, я ей пообещал. Я поклялся.

— Чем же, конченый ты идиот? — вздохнула Франческа.

— Всем, чего у меня нет.

Зубоскал ждал, что она попытается остановить его, но Франческа молчала. Серая вода колебалась и звала. Наконец на востоке начало разливаться зеленовато-желтое свечение — предвестие нового солнца.

Франческа безмолвно смотрела, как Зубоскал залезает на край планширя, глядя на свинцовую воду и волнистую линию левого берега.

— Я Йеспер Ярне Варендаль, — прошептал он. — Я всегда держу слово.

И прыгнул.

Глава вторая

Один нескладный день

Куда делась монета?

На свое несчастье Паоло Раньер, подеста города Читта-Менья, задал это вопрос вслух, за что немедленно поплатился.

— Надоело! — раздался резкий взвизг, и серебряная тарелка полетела на пол, со звоном обдав тапочки подесты остатками мясной подливы.

Паоло Раньер в недоумении поднял глаза на супругу. Джиори Джульетта стремительно наливалась гневным румянцем. Скандал, зревший весь вчерашний день, яблоком упал с ветки прямо на голову подесты.

— Да чтоб она провалилась, твоя монета! — завопила джиори Джульетта. — И твоя полоумная с нею вместе! Никакого покоя в жизни! Весь день вокруг нее проплясал! Надоело! Сколько я буду ее в доме терпеть⁈

И с наслаждением отправила в стену мисочку с маринованными оливками. Служанка, выглянувшая из коридора на звон, поспешно спряталась обратно.

— Ты не дура ли? — напрямик спросил подеста, отодвигая в сторону блюдо с медовой лепешкой, коей он собирался завершить ранний завтрак. — Ты меня за кого держишь⁈ Батюшка мой просил меня позаботиться об Эмилии. Это мой долг. Ты что, женщина, желаешь, чтобы я нарушил слово, данное отцу?

— Значит, долг перед отцом ты сознаешь⁈ А перед женой долга у тебя нет⁈ А перед детьми⁈

Бесполезно, тоскливо подумал Паоло Раньер. Что толку объясняться со строптивой бабой, которая все твои выкладки знает наизусть и на каждое слово готова дать тысячекратный отпор. Боги, дайте мне терпения!

Он невольно покосился на лестницу на третий этаж, где в мансарде обитала Эмилия. Там стояла полная тишина: после возвращения подопечная его с безмолвной покорностью поднялась в свою комнату и более ее не покидала.

Она, чтобы ни плела Джульетта, не доставляла никакого особого беспокойства: ела, что дадут; повинуясь велению служанки, спускалась посидеть в саду и возвращалась назад в комнату и вообще выполняла все приказы, никогда не жалуясь.

Правда, порой ее обнаруживали на галерее ночью. Она всякий раз стояла, обратив лицо к реке, словно всматривалась в дальний берег, но служанка клялась, что глаза у безумной были зажмурены, а губы шевелились, словно она что-то беззвучно шептала. В такие моменты сложно было добудиться ее и заставить вернуться в комнату. Да еще эта привязанность к старому платью: Эмилия могла сменить одежду, но и тогда не давала унести его даже, чтобы почистить.

Джульетту это бесило, и подеста подозревал, что не последнюю роль здесь играет белый и розовый жемчуг, украшавший корсаж. Женушка переживала, что такая ценность пропадает в небрежении. А в остальном — неприятностей от его подопечной было не больше, чем от домашней кошки.

Она всегда была такой: молчаливой, погруженной в себя, мечтательной. Но отнюдь не дурой. Они, бывало, разговаривали, когда старый Торнаторе приезжал с семейством на праздники к его отцу. Раньер тогда удивлялся ее наблюдательности. Пару раз они даже танцевали в День Зимнего Солнца. Приятное воспоминание.

И отчего я, дурак, к ней тогда не посватался, подумал Паоло Раньер. Отец не был бы против. Сейчас жили бы себе мирно, без воплей этих бабских… Почему-то он был уверен, что Эмилия не стала бы орать ни при каком раскладе. Но пока он — самый завидный жених в округе — лениво выбирал меж девицами из знатных и состоятельных семей, Торнаторе и Витале задумали мириться, и Эмилия сделалась залогом мира и спокойствия. И судьбу свою приняла без ропота. Она знала, что такое долг перед семьей и спокойно его исполнила. Правду сказать, и Джино Витале был неплохим парнем. И вот как все оно обернулось…

В уши, словно бурав, вонзился голос жены.

— А уж коли ты ее опекуном назначился, так уж и свою выгоду помни! Отчего не велишь засеять поля на том берегу! Какой-никакой а прибыток бы получили!

Паоло Раньер обернулся.

— Не твое дело, — жестким, слегка севшим голосом, произнес он.

Но жена не уловила скрытого предупреждения.

— Не мое дело! — взвилась она, словно необъезженная кобылица. — А то что мы ее который год за свой счет кормим-поим, это чье дело⁈ А то что я ночами не сплю — за детей боюсь, это чье дело⁈

Раньер морщился, чувствуя, как сжимаются кулаки. Боги, не дайте совершить непоправимое!

В дверь постучали. Это был резкий, уверенный, деловой стук. Так зовут неотложные дела. Где-то что-то стряслось, но сейчас подеста был даже рад этому поводу прервать глупый спор.

— Посланцы из Реджио, — сообщила, вернувшись, служанка. — Требуют вашу милость срочно.

— Проводи в кабинет. Сейчас буду, — и Раньер, не глядя на супругу, пошел одеваться.

Под подошвой тапочка всхлипнула раздавленная оливка.

Когда за супругом закрылась дверь, джиори Джульетта тяжело выпрямилась на стуле, вытерла пот со лба…

И совершенно спокойным тоном приказала служанке:

— Полы подмети.

Лейтенант «синиц» мерил шагами кабинет подесты. Комната была небольшой, а двигался служивый быстро и нетерпеливо, словно застоявшаяся лошадь.

Раньер смотрел в окно. Подчиненные лейтенанта — четверо дюжих парней — сидели прямо на крыльце. Выглядели все они именно так, как выглядят уставшие в дороге люди: покрасневшие от солнца потные лица, запыленная одежда и сапоги. Служанка, сжалившись, вынесла парням кувшин воды, и они по очереди пили прямо из горлышка, заливая туники на груди.

Лейтенант кашлянул, возвращая подесту к реальности.

— Я видел его, —