Заклинатель снега - Эрин Дум

Джон очнулся.

– Да, конечно. Ребята, если кого-то нужно подвезти, то я готов. Айви!

– Мы с Айви поедем в моей машине.

Я посмотрела на Мейсона. Он взглянул на меня, словно спрашивая, согласна ли я, и от этого немого вопроса у меня в груди стало тепло. Я кивнула.

– Хорошо, – согласился Джон.

Все вместе мы пошли к выходу. Только теперь я почувствовала, насколько устала. На руках и на ногах будто висели гири, ободранные колени саднили, мышцы одеревенели.

У школы собрались родители и любопытные, полицейские и машины «Скорой помощи» еще не разъехались. Шел дождь. Я была слишком измотана, чтобы обращать на все это внимание.

Я шагнула под ливень, стараясь удержаться на ногах, как вдруг почувствовала спиной что-то теплое – это Мейсон накинул на меня свое спасательное одеяло. Машинально, не глядя, он натянул его мне на голову, и моя душа тоже как будто согрелась.

– Я… – растерянно пробормотала я, видя, как его волосы за секунду стали мокрыми. Мои щеки горели, было трудно дышать. Непонятно, что со мной происходит. Я чувствовала себя обесточенной, тело словно отключилось от источника энергии.

Дойдя до машины, я упала на пассажирское сиденье. Машинально потянула на себя лямку ремня безопасности и попыталась пристегнуться, но от боли в пальце рука плохо слушалась. Я несколько раз потыкала наобум, пока рядом с моей не появилась рука Мейсона и не вставила пряжку. Я с облегчением откинулась на спинку сиденья, ощущая всем телом его присутствие рядом.

– Мейсон, – прошептала я тихо.

Веки закрывались сами собой, но я все-таки нашла силы вытолкать слова, прежде чем они растаяли:

– Я никогда… никогда не хотела подвергать тебя опасности… Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы…

Сознание затуманивалось, я проваливалась в темноту. И прежде чем следом отключилось тело, я, кажется, что-то почувствовала. Рука коснулась моих волос, лаская.

– Айви…

Голос Джона пощекотал мне мозг. Я с трудом открыла глаза. Ошеломленная, я наконец сфокусировала взгляд на открытой дверце машины и увидела руку Мейсона на моем плече.

– Айви, ты приехала домой!

Он отстегнул ремень безопасности и помог мне выбраться из машины, прихватив мой рюкзак. Я повернулась к Мейсону, но увидела только свое отражение в окне: он поехал в гараж.

– Скоро придут из ЦРУ, – сказал Джон, под руку ведя меня в дом. – Хочешь чего-нибудь попить? Ты голодная? Ты ничего не ела с утра. Осторожно, ступенька…

– Джон…

– Надо выпить сладкого чаю. Сейчас тебе нужен сахар. Тебя очень бегло осмотрели… Рука болит? Надо бы вызвать врача.

– Джон, – прервала его я, – мне жаль, что я не прислушалась к твоим словам.

Он остановился и удивленно посмотрел на меня, а я продолжила:

– Ты был прав с самого начала. Ты много раз меня предупреждал… Я должна была тебя услышать. Если бы я это сделала, возможно…

– Айви, ты не могла предотвратить то, что сегодня произошло, – пробормотал он, сжимая мое плечо. – Ты слышала, что сказал Кларк про наружное наблюдение. Агенты не заходили в школу. Они постоянно за тобой следили, но не для того чтобы обеспечивать твою безопасность, как ты сама понимаешь. Если бы они думали, что тебе грозит реальная опасность, они работали бы у нас садовниками. – Джон медленно покачал головой. – Я уже начал думать, что у меня паранойя, уже пожалел, что сочинил всю эту легенду про приехавшую издалека племянницу. И вдруг – бац! – вот оно, случилось.

– Ты был прав, – прошептала я.

Джон нахмурился и крепко меня обнял, и тогда я поняла, какой страх он испытал, когда ему позвонили на работу и сообщили про меня.

– Мы найдем способ тебя обезопасить, – услышала я.

Знакомый запах табака вперемешку с парфюмом наполнил легкие, и я медленно закрыла глаза.

Папа, я в порядке… Я не одна. Нет, я больше не одна. Но мне хотелось бы, чтобы ты был здесь и сказал мне, что не надо ничего бояться, что наступит день, когда я наконец смогу довериться жизни и не собирать волю в кулак, чтобы не рухнуть в пропасть отчаяния.

Папа, мир хочет заполучить твой «Тартар». А я хотела бы сказать миру, что ты был гораздо больше, чем инженер-программист. Ты был светом моих дней, радостью, которую не выразить словами. Ты стал для меня самой добротой и нежностью. Я помню каждое созвездие, которое ты мне показал. И неважно, сколько пройдет дней и лет без тебя, мы с Джоном ждем тебя здесь.

Я посмотрела Джону в глаза, и он растрогался еще больше. Наверное, я выглядела как трубочист из сказки: футболка, лицо, руки – в пыли, волосы – в полном беспорядке.

– Мне нужно позвонить на работу. Я уехал, никого не предупредив. У холодильника лежит аптечка, если вдруг понадобится…

Я кивнула, и он мягко улыбнулся.

– Быстро позвоню и вернусь.

Джон ушел в кабинет, а я поплелась на кухню, нашла на столе белую сумочку-аптечку, взяла ее в руки, рассмотрела без единой мысли в голове, потом сунула ее под мышку и пошла наверх.

С трудом поднявшись по лестнице, я заметила, что дверь комнаты в глубине коридора открыта. Впервые такое видела. Я медленно подошла и встала в дверном проеме.

Мейсон сидел на краю кровати, опустив голову и растирая запястья. Он был великолепен. Интересно, почему я не заметила этого при первой же встрече…

Мейсон был самым красивым парнем, какого я когда-либо видела: атлетическое тело, точеные черты лица, полные губы… Он из тех красавцев, которых, раз увидев, невозможно забыть, потому что их красота неистовая, по силе она как землетрясение или буря, против нее не устоять. В его красоте было очарование непредсказуемой судьбы. Из-за нее я потеряла сердце.

Мейсон поднял голову, и его глаза в очередной раз взяли меня в плен. Если б было можно, я часами глядела бы в них, рассматривая мельчайшие оттенки чувств.

Я стиснула аптечку здоровой рукой и переступила порог комнаты. Подошла к нему поближе, поколебавшись, положила аптечку на прикроватную тумбочку. Мейсон заметил этот жест и снова посмотрел на меня.

Так много хотелось ему сказать. О том, что я очень сожалею о случившемся. Из-за меня он мог пострадать, если не хуже. Его связали, избили, над ним издевались, к его голове приставляли дуло пистолета…

Я хотела сказать ему, что это все из-за меня. Но теперь он и сам это знал. Я чувствовала вину за его синяки, тревогу и боль. Если у него были причины презирать меня до теракта, то даже страшно