Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Лаваль хотел также соглашения с Муссолини и в январе 1935 года посетил Рим, подписав договор об обмене Италии и Франции частями их африканских колоний. Тогда же он косвенно поддержал претензии Италии на окруженную ее колониями Эфиопию (Абиссинию) – дуче мечтал о завоеваниях, и отсталая полуфеодальная страна казалась ему отличной целью. Получая сообщения об этом, Литвинов понимал, что в случае нападения Италии на Эфиопию Москве не удастся сохранить с ней нормальные отношения, зато Гитлер охотно примет Муссолини в свои объятия. Возможный союз двух фашистских держав делал мир в Европе еще более хрупким.

1 ноября 1934 года Литвинов направил Сталину информационное письмо, где предсказывал: «Вероятнее всего, Германия будет искать выхода накопляемой ею военной энергии в направлении Прибалтики, СССР и Украины через Румынию, иначе говоря, она будет выполнять план Розенберга и самого Гитлера, изложенный в программной книге «Моя борьба». Она при этом может вполне рассчитывать на поддержку по крайней мере Японии, Польши и Финляндии»[497]. Отвечая на вопрос, как СССР должен бороться с этим, он настаивал на оборонном союзе с Францией – хотя бы затем, чтобы она не заключила аналогичный союз с Германией. 2 ноября нарком направил Политбюро новые рекомендации, советуя заключить Восточный пакт с Франций и Чехословакией, даже если к нему не присоединятся другие страны. Вскоре эти предложения были одобрены Политбюро.

Подписание советско-французского пакта о взаимной помощи в Париже. 2 мая 1935 г. (Из открытых источников)

Хотя авторитет Литвинова в области внешней политики еще оставался бесспорным, на VII съезде Советов в январе 1935 года с докладом о внешней политике выступил не он, а Молотов, заявивший, что СССР не может положиться на союз с Францией: «Если наша внешняя политика ясна и устойчива, то этого нельзя сказать про страны, где происходят под теми или иными влияниями частые смены правительства, где одна буржуазная партия сменяет другую у руля власти. Всем известны, например, существенные изменения и зигзаги, которые имели место в течение отчетного периода в политике определенных стран и которые сказались на наших внешних взаимоотношениях»[498]. При этом Молотов делал реверансы Берлину, говоря, что «у нас всегда были и остаются хорошие отношения с Германией» и что «Советский Союз полон глубокого желания развивать свои отношения со всеми странами, включая государства с фашистскими режимами»[499]. Вероятно, это было сказано не по собственной инициативе, а по желанию Сталина, который, видя неудачу Восточного пакта, пытался использовать оставшиеся возможности для примирения с Гитлером.

Литвинов и Сталин. 29 марта 1935 г. (Из журнала «Огонек». 1936. № 19–20)

* * *

Отношения с США, на которые возлагались немалые надежды, тем временем развивались не слишком активно. Кредиты американское правительство соглашалось предоставить только после возврата долгов Временного правительства, а переговоры на эту тему затягивались. Хотя Литвинов с Рузвельтом договорились о сумме 75 млн долларов, ее не внесли в текст договора, и теперь американцы требовали с советской стороны 150 млн Нарком обвинил в этом полпреда, будто бы не выполнявшего его инструкций, тот вину не признал, и они долго жаловались друг на друга в Политбюро. Трояновский писал Сталину: «Когда этот человек пышет злобой и так относится ко мне… моя работа здесь плодотворной быть не может»[500]. Он даже просил отставки, но ее не приняли: в Вашингтоне полпред заслужил всеобщее расположение, и Рузвельт однажды пошутил: «Если господин Трояновский скажет, глядя на луну, что это солнце, я лично, господа, ему поверю»[501]. В 1935 году ему удалось заключить торговое соглашение СССР и США, которое с тех пор ежегодно продлевалось.

А вот Буллит в роли американского посла в Москве не прижился. Вначале он был обласкан всеми от «президента» Калинина до последнего служащего НКИД, о чем хвастливо сообщал президенту. Он писал, что «скромный ужин» у Литвинова оказался «великолепным банкетом с едой и винами такого качества, какое в Америке сейчас никто не мог бы себе позволить». С наркомом он пытался подружиться и говорил ему, что хочет стать своим в высших кругах Москвы. Литвинов в ответ настойчиво просил, чтобы Америка не давала кредитов Японии и Германии, Буллит обещал это устроить, на что нарком только скептически улыбался. В декабре 1933 года посла пригласили в Кремль и представили Сталину, который пообещал ему доступ к себе «днем и ночью», а потом подарил бывший особняк Второва на Арбате, где разместилось посольство США. В этом элегантном здании, получившем название Спасо-хаус, Буллит начал устраивать изумлявшие Москву приемы – Михаил Булгаков, побывавший на одном из них, описал его в своем романе как бал у Воланда. Там были и полуголые официантки, и медведи, а однажды перед Новым годом елку и подносы с шампанским гостям вынесли… дрессированные тюлени.

Первый американский посол в СССР Уильям Буллит вручает верительные грамоты в Кремле. 13 декабря 1933 г. (Из открытых источников)

Литвинов в дневнике отзывался об этом иронически, называя Буллита «человеком неглубоким и неустойчивым»: «Устраиваемые им приемы делались один другого экстравагантнее, превращаясь в какой-то шабаш на ведьминой горе» (любопытная перекличка с Булгаковым)[502]. Правда, о Буллите есть и другие мнения. Его сотрудник Джордж Кеннан – будущий посол в СССР и один из «отцов» холодной войны – вспоминал: «Буллит, каким я его знал тогда в Москве, был наделен блеском, очарованием, отличным образованием, воображением. У него был необыкновенно жизнелюбивый характер. Он решительно отказывался позволить окружавшей его жизни скатиться в скуку и серость»[503].

Американское посольство в те годы называли «цирком Буллита», где дневали и ночевали представители московской богемы, включая известного стукача Бориса Штейгера (в романе Булгакова он выведен как барон Майгель). Роль осведомителей выполняли и очаровательные балерины Большого театра, с которыми дипломаты, включая самого Буллита, завели романы. Обнаружив в своем кабинете подслушивающие устройства, посол был шокирован – тем более что Сталин, несмотря на все обещания, ни разу больше его не принял. «Буллит думал, что Литвинов стоит между ним и Сталиным, и безуспешно пытался обойти наркома. Сталин, похоже, думал, что Буллит стоит между ним и Рузвельтом, мешая получить кредиты»[504].

Посол стал писать в Вашингтон про негативные стороны советской жизни, которая нравилась ему все меньше: «Нет абсолютно ничего, чему бы Советский Союз мог научить нас или другую цивилизованную нацию». Когда Радек «по-дружески» сообщил ему, что Коминтерн планирует расширить