Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

выразил желание продолжать сотрудничество с Москвой: «Мы констатировали наличие множества точек соприкосновения». Конечно, нарком понимал, что Муссолини пытается усыпить его бдительность, продолжая одновременно переговоры с нацистами. И не только: тогда же рассматривалась возможность «пакта четырех» между Англией, Францией, Германией и Италией, неизбежно направленного против СССР.

Обстановка была непростой, но пока что Литвинова больше интересовали отклики на его визит в США. В пути от Рима до Москвы он внимательно просматривал прессу, особенно американскую. Консервативные газеты осуждали восстановление отношений, обвиняя Рузвельта в том, что Литвинов обвел его вокруг пальца. Трезвее был его знакомец У. Дюранти, написавший в «Нью-Йорк таймс», что достигнутые соглашения являются взаимовыгодным результатом торга. «Нельзя забывать, – писал Дюранти, – что в жилах Франклина Рузвельта течет кровь голландских купцов и коммерсантов Новой Англии, а Максим Литвинов принадлежит к национальности, стяжавшей себе славу на коммерческой арене… Подводя итоги, я сказал бы, что Максим Литвинов возвращается домой с очень жирной рождественской индюшкой»[466]. Успех переговоров признавали и газеты других стран, включая нацистскую Германию – «Франкфуртер цайтунг» писала, что «Советский Союз прорвал последнюю линию окружавшей его блокады».

Встреча Литвинова и Муссолини 5 декабря 1933 г. (Из открытых источников)

Литвинов возвратился в Москву 9 декабря. Его приветствовали как победителя. Торжественную встречу устроили прямо на перроне Белорусского вокзала – там собрались сотрудники Наркоминдела, дипломаты, журналисты. В первый же день открывшейся сессии ЦИК СССР, 29 декабря, на ней предоставили слово наркому по иностранным делам. В этой речи, одной из самых важных за всю его карьеру, он обрисовал значение восстановления отношений с США:

Письмо Ф. Рузвельта Литвинову с благодарностью за подаренный альбом советских марок. (РГАСПИ. Ф. 359. Лп. 1. Д. 13. Л. 68)

«В течение пятнадцати лет эта республика, единственная из крупных держав, упорно отказывалась не только признать формальные отношения с Советским Союзом, но и признать его существование. <…> Наблюдая, как ее соратники по этой борьбе – другие капиталистические государства – один за другим покидали фронт, Америка как будто говорила им: я вас понимаю, вы слабы, вы расшатаны, вы несете большие жертвы и должны поэтому борьбу покинуть, но я достаточно сильна, чтобы одна продолжать борьбу за вас всех. Пятнадцать лет она стойко держалась на своей позиции, но в конце концов теперь борьбу прекратила. Вот почему, товарищи, в моем обмене с президентом Рузвельтом письмами от 16 ноября должно видеть не просто еще одно признание нас великой державой, но падение последней позиции, последнего форта в наступлении на нас капиталистического мира»[467].

Карикатура Б. Ефимова в журнале «Крокодил». 1932 г.

Но Литвинов не был бы Литвиновым, если бы говорил только приятные вещи. Немалую часть речи он посвятил угрозе войны, исходящей от Германии и Японии. Рассказал о твердом убеждении Гитлера, что его страна «не только должна отвоевать все территории, отошедшие от Германии по Версальскому договору, не только завоевать земли, где вообще имеется немецкое меньшинство, но и огнем и мечом проложить себе путь для экспансии на Восток, не останавливаясь перед границами Советского Союза и порабощая народы Союза»[468]. При этом он по-прежнему выражал желание поддерживать с Германией хорошие отношения, но предупреждал, что шансов на это немного. То же было сказано о Японии, которую Литвинов назвал «самой темной тучей на международном политическом горизонте». При этом он утверждал, что она не решится напасть на СССР, поскольку «морально Япония стоит совершенно изолированной во всем мире. Ее действия как против Китая, так и возможные действия против нас осуждаются всем цивилизованным миром»[469]. Ссылка на «цивилизованный мир» была довольно неожиданной, поскольку дальше, говоря о провале конференции по разоружению, оратор вновь обвинил этот самый мир в лицемерии и нежелании реально бороться с войной и агрессией.

Литвинову устроили овацию, довольны были и в Политбюро. После Нового года его вызвал к себе Сталин, подробно расспросивший о настроениях Рузвельта и других американских политиков, о возможностях развития отношений с США. В завершение он сказал, что просит наркома взять в пользование государственную дачу в Подмосковье, близ поселка Фирсановка. Тот с благодарностью согласился – дачный отдых, подзабытый после революции, снова входил в моду, и если дети летом уезжали в пионерский лагерь, то Литвинову и его жене свежего воздуха не хватало. В кругу близких он говорил: «Ермак за покорение Сибири был удостоен шубы с царского плеча. Меня же Сталин одарил Фирсановкой».

Фирсановка располагалась к северу от Москвы (сегодня она входит в состав города Химки), и дачники стали селиться там еще в начале века, после открытия одноименной станции. В 30-х годах поселок стал массово застраиваться дачами партийных работников, но зимних среди них было лишь несколько. Одну из них выделили Сталину – он намеревался отдыхать там с женой Надеждой, но после ее самоубийства охладел к дому и теперь решил подарить его наркому. Дача была деревянной, двухэтажной, с большой террасой, на которой можно было дышать хвойным воздухом. Как и на других госдачах, мебель была казенной, с особыми бирками, жильцам не разрешалось ничего перестраивать, огородничать и даже сажать цветы – для этого, если поступала просьба, вызывали садовника из Москвы. По соседству находились дачи видных советских деятелей, включая Буденного и Ворошилова, которые иногда заглядывали в гости. Дача стала для Литвинова вторым (а иногда и главным) домом до самой войны, когда жизнь и его семьи, и всей страны круто изменилась.

Глава вторая

Мираж коллективной безопасности

В 1933 году положение Советского Союза, несмотря на заклинания пропаганды о «небывалом усилении», стало более угрожающим, чем прежде. Как на востоке, так и на западе от него появились агрессивные, быстро вооружающиеся государства, тайно или явно претендовавшие на часть советской территории и при этом враждебные коммунистической идеологии. В этих условиях СССР был вынужден отойти от прежних принципов – отказа выплачивать российские долги, нежелания вступать в Лигу Наций или участвовать в переговорах о коллективной безопасности. Однако угрозу видели и западные страны, тоже отказавшиеся от части своих претензий – этим и объяснялись нормализация отношений Москвы и Вашингтона и растущее сближение с Францией.

Вернувшись из Америки, Литвинов продолжил попытки убедить европейские государства в растущей угрозе со стороны Германии. 13 декабря он встретился с новым немецким послом в Москве Рудольфом Надольным и попытался выяснить, готова ли Германия поддержать Японию в случае