Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

вера советского руководства в возможность сохранения прежнего сотрудничества с Германией значительно ослабла. Но других союзников на горизонте не просматривалось – Франция по-прежнему колебалась, а в отношениях с Англией возник новый кризис. 11 марта в Подмосковье были арестованы шестеро английских служащих электротехнической компании «Метро-Виккерс», обвиненных в шпионаже. Хотя обвинения, вероятно, были справедливыми (и подкрепленными признанием), посол Э. Ови устроил Литвинову настоящую истерику. В ответ нарком, которого посол в отчете Форин-офису назвал «добродушным хамом», сказал: «Чем спокойнее английское правительство отнесется к делу, тем лучше для арестованных и для наших отношений»[441]. Тем не менее он рекомендовал Политбюро не обострять конфликт, и к его аргументам прислушались. На суде 18 апреля британцы получили небольшие сроки и уже летом были отправлены на родину. В этих условиях ни договоренности с европейскими странами, ни вступление в Лигу Наций не выглядели надежным средством противодействия нацизму. Перспективнее казалось то, к чему давно стремился Литвинов, – установление отношений с США, которого теперь, впервые за многие годы, хотели не только в Москве, но и в Вашингтоне.

* * *

Советско-американские отношения получили новый импульс еще до визита Литвинова. Экономический кризис в США совпал с бурным ростом советской промышленности, и в СССР устремились из-за океана многие инженеры, рабочие и даже фермеры. Этому способствовало созданное в 1924 года акционерное общество «Амторг», выполнявшее функции полпредства, торгпредства, а также «конторы» советской разведки вместе с Коминтерном. Всего в конце 1920-х – начале 30-х годов в Советский Союз приехало до 70 тысяч граждан США, многие – по идейным мотивам. Быстро росли поставки американской техники и оборудования для нужд индустриализации, Штаты посещали журналисты и деятели культуры от Есенина до Эйзенштейна. Не хватало только нормальных дипломатических отношений, которые в Вашингтоне долго отказывались устанавливать, ссылаясь на отсутствие в СССР демократии, а также на коммунистическую пропаганду, подрывающую основы американского общества.

В январе 1933 года президентом стал Франклин Делано Рузвельт – самый скованный в движениях и свободный в действиях хозяин Белого дома. Неудачи прежней администрации Гувера в борьбе с кризисом заставили законодателей поддержать решительные меры Рузвельта, одной из которых должно было стать налаживание отношений с Москвой. Америка нуждалась не только в советских рынках, но и в союзнике против набиравшей силу Японии – да и гитлеровская Германия вызывала все большую тревогу. Еще до инаугурации президента в страну по предложению Литвинова был послан корреспондент «Известий» Павел Лапинский, работавший когда-то в НКИД. Он сумел наладить контакты с видными бизнесменами, политиками и даже с супругой Рузвельта Элеонорой, сообщив им, что в Москве в любой момент готовы к налаживанию отношений. То же внушал американцам неофициальный представитель Наркоминдела в США Борис Сквирский[442]. В июне, когда Литвинов был в Лондоне на конференции, его навестили американские представители Р. Молли и знакомый ему с 1919 года У. Буллит, сообщившие, что Рузвельт готов к переговорам. В конце сентября вопрос был поставлен на голосование в Конгрессе, где подавляющее большинство высказалось «за».

10 октября Рузвельт направил «всесоюзному старосте» Калинину послание, в котором говорилось: «С начала вступления моего в администрацию я считал желательным сделать попытку покончить с теперешними ненормальными отношениями между 125-миллион-ным населением Соединенных Штатов и 160-миллионным населением России. Достойно большого сожаления, что эти два великих народа, между которыми существовала свыше столетия выгодная для обеих сторон и счастливая традиция дружбы, находятся теперь без практического метода прямого сношения друг с другом. Трудности, создавшие это ненормальное положение, серьезны, но, по моему мнению, не неразрешимы, а трудности между двумя великими народами могут быть устранены только откровенными, дружественными разговорами. Если Вы такого же мнения, я был бы рад принять любых представителей, указанных Вами, для обсуждения со мной всех вопросов, существующих между обеими странами»[443].

Копия телеграммы М. Калинина Ф. Рузвельту об отправке Литвинова в США для установления дипломатических отношений. 17 октября 1933 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 507. Л. 11)

В тот же день Калинин ответил не менее любезным посланием, в котором сообщалось о готовности прислать представителя для переговоров. Хотя кандидатура Литвинова напрашивалась сама собой, Молотов и Каганович, очевидно, предлагали другую кандидатуру, поскольку Сталин в телеграмме им 13 октября (он в то время отдыхал в Гаграх) был вынужден настаивать: «Лучше будет послать Литвинова». Однако нарком уже успел обидеться и отправил вождю телеграмму: «Мое личное участие в переговорах может быть истолковано как наша чрезмерная заинтересованность и готовность на большие уступки… При этих обстоятельствах считал бы более правильным послать не меня, а Сокольникова»[444]. В ответной телеграмме Сталин повторил: «Настаиваем на посылке Литвинова. Действуйте смелее и без задержек, так как сейчас обстановка благоприятна»[445].

Телеграмма Литвинова Сталину о предстоящих переговорах в США. 16 октября 1933 г. (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 48. Л. 11)

Началась подготовка к отъезду. Среди прочего Литвинов не забыл про подарок президенту, заядлому филателисту, – это был альбом со всеми марками, отпечатанными в России за годы Советской власти. С наркомом отправились двое из его «плеяды» – Уманский и генеральный секретарь НКИД Иван Дивильковский[446], от них требовались подготовка документов и освещение визита в СМИ.

Из Москвы 27 октября выехали в Варшаву, а оттуда в Берлин, где Литвинову предстояло неприятное дело. Накануне нацисты разгромили советский корпункт и арестовали журналистов Л. Кайта и И. Беспалова, которые направлялись в Лейпциг на процесс над Георгием Димитровым и другими коммунистами, обвиненными в поджоге Рейхстага. Снова встретившись с Нейратом, Литвинов предупредил о суровых мерах, ждущих Германию, если журналистов немедленно не отпустят. Немцы все еще нуждались в советском сырье, поэтому арестованных освободили. Это было формальной целью визита, но Политбюро перед отъездом Литвинова, 25 октября, выдало ему любопытную директиву: «Не отказываться от беседы с Нейратом или, если пожелает Гитлер, то и с ним. В случае, если немцы будут предлагать подписать протокол о том, что все конфликты улажены, то идти на это можно при условии, что они в той или иной извиняющейся форме выразят сожаление по поводу ряда неправильных действий германских властей»[447]. Однако извиняться немцы не хотели, да Литвинов в это и не верил и не стал затягивать общение с ними.

В Париже его 31 октября ждали краткие, но важные переговоры с Ж. Поль-Бонкуром – тот предложил обсудить возможность заключения между Францией и СССР пакта о взаимопомощи против Германии, включающего меры по военно-техническому