Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

за счет СССР, населенного «расово неполноценными» народами. Своими первыми целями он объявил восстановление мощной армии и отказ от всяких переговоров о мире. Вместо мер по коллективной безопасности он предлагал подписывать договоры с отдельными странами – которые потом, как вскоре выяснилось, бестрепетно нарушал. Его противники, напротив, могли надеяться только на коллективные действия по отпору нацизму, возглавить которые могли только две страны континента – СССР и Франция, имевшие (в отличие от Англии) многочисленные и хорошо вооруженные армии.

В начале февраля Литвинов отправился на возобновившую работу конференцию в Женеве и 6-го выступил с большой речью. Отказавшись от критики французских предложений по разоружению, он выразил готовность обсуждать любую систему безопасности и любую схему сокращения вооружений. Но главное – принять советский проект декларации, дающей следующее определение страны-агрессора:

«Нападающей стороной в международном конфликте будет считаться государство, совершившее первым одно из следующих действий: а) которое объявило войну другому государству; б) вооруженные силы которого хотя бы и без объявления войны вторглись на территорию другого государства: в) сухопутные, морские или воздушные силы которого обстреляли территорию другого государства или сознательно атаковали его морские или воздушные суда; г) сухопутные, морские или воздушные силы которого были высажены или введены в пределы другого государства без разрешения правительства последнего»[433].

Далее он продолжал: «Никакие соображения политического, стратегического и экономического порядка, включая стремление к эксплуатации на территории атакуемого государства естественных богатств или к получению всякого рода иных выгод или привилегий, ни ссылка на значительные размеры вложенного капитала или на другие особые интересы в той или иной стране, ни отрицание за ней признаков ее государственной организации – не могут служить оправданием нападения»[434]. Правда, что делать с агрессорами, Литвинов не предложил, но указал на необходимость включения в будущий закон пункта о необходимости защиты подвергнувшихся нападению стран и их праве на самооборону.

В тот же день его посетил министр иностранных дел Франции Жозеф Поль-Бонкур, который поблагодарил наркома за «прекрасную» речь и заверил, что советско-французский пакт о ненападении будет немедленно отправлен на ратификацию. Сообщая об этом в Москву, Литвинов добавил: «Особенно рады нашему предложению малые нации» – имелись в виду Чехословакия и другие соседи Германии, которым нацистские планы угрожали в первую очередь. Для закрепления сотрудничества с Францией он в июле по пути из Лондона, где проходила Всемирная экономическая конференция, совершил визит в Париж и встретился с Поль-Бонкуром и премьером Эдуаром Даладье. Выступая перед журналистами, он был подчеркнуто оптимистичен: «Ни наши политические, ни наши экономические интересы не сталкиваются с интересами Франции ни в одном пункте земного шара, и нет поэтому, на наш взгляд, никаких препятствий к дальнейшему сближению как политическому, так и экономическому»[435]. Он также предложил Поль-Бонкуру подписать протокол о признание советского определения агрессора, но это ни к чему не обязывающее предложение было отвергнуто, что говорило о сохраняющемся недоверии французов к СССР.

Жозеф Поль-Бонкур. (Из открытых источников)

Эдуар Эррио. (Из открытых источников)

Тем не менее осторожное сближение продолжилось: в сентябре Москву посетил французский министр авиации Пьер Кот, неофициально сопровождаемый Э. Эррио – тот не занимал никаких постов, но оставался влиятельным политиком. Литвинов встретился с Эррио 19 сентября, о чем информировал временного поверенного в Париже Марселя Розенберга[436]: «Он говорил о своих впечатлениях и, конечно, заверял в своей готовности прилагать все усилия к дальнейшему развитию отношений. В свою очередь, я ему говорил о нашем твердом решении и желании идти на дальнейшее сближение с Францией и не скрыл от него, что со стороны последней мы замечаем некоторую сдержанность»[437]. На другой день произошла встреча с Котом – позже он стал горячим сторонником СССР, но уже тогда «абсолютно убедился в нашей мощи как настоящей, так и потенциальной». В документах не упоминается о том, что нарком тогда же предложил заключить между двумя странами «безусловный» союз, который предусматривал взаимную помощь в случае агрессии, но об этом пишут Поль-Бонкур и другие дипломаты.

Стремление обеих сторон к сближению росло по мере того, как Гитлер становился все более агрессивным. В октябре, беседуя с французским послом Шарлем Альфаном, Литвинов был «убежден в том, что Германия начнет войну в течение двух лет», хоть и добавил, что интересы нацистов больше направлены на восток, чем на Эльзас-Лотарингию[438]. 14 октября Германия вышла из Лиги Наций, после чего Поль-Бонкур почти в панике бросился к Довгалевскому и предложил «в обозримом времени» дополнить пакт о ненападении пунктом в взаимной помощи в случае войны. Литвинов 31 октября перед отъездом в США провел в Париже переговоры с министром иностранных дел Франции, и ему показалось, что разговор «имел более дружественный характер, чем когда-либо раньше». Поль-Бонкур спросил, настроен ли его собеседник продолжать переговоры о разоружении, но Литвинов ответил, что ввиду усиленного вооружения Германии и Японии это теряет всякий смысл.

Далее Поль-Бонкур поднял вопрос о пакте о взаимопомощи «в случае немецкого перевооружение и подготовки к войне», и Литвинов ответил, что Советский Союз должен «думать не только о Западе, но и о Востоке и что Франция должна быть заинтересована в том, чтобы у нас не было осложнений на Востоке»[439]. Французы, однако, отказались подержать СССР против Японии, но настаивали на том, что Москва должна вступить в Лигу Наций; пакт о взаимопомощи должен был бы действовать через механизм Лиги, чтобы иметь хоть какую-то надежду получить поддержку Польши и других стран. Литвинов сказал, что эти предложения слишком важны, чтобы рассматривать их без консультаций с Москвой, на чем переговоры завершились. Этот момент можно зафиксировать как изменение советской позиции в отношении Лиги – нацистская угроза была столь серьезной, что негативное отношение к этой организации быстро сменилось готовностью к вступлению в нее.

Отношения СССР с Германией между тем продолжали портиться. Литвинов 1 марта встретился в Женеве с новым министром иностранных дел Константином фон Нейратом, который «повторил обычные заверения в неизменности германо-советских отношений, независимо от состава правительства». Однако нарком указал на случаи ареста сотрудников советских учреждений и усиление пропаганды против Советского Союза, а также на предложение фон Па-пена о совместной борьбе с коммунизмом, сделанное французскому премьеру Эррио: «Фон Папен предлагал Эррио в качестве общей платформы борьбу с коммунизмом в Германии и на востоке Европы. Но с коммунизмом на востоке Европы нельзя бороться иначе, как борясь против нашего государства»[440].

К тому времени