Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

речью, давшей понять, что ничего существенного от конференции ждать не стоит. Большое выступление Литвинова состоялось 11 февраля. Вначале он отметил: «Несмотря на то что мировая война 1914–1918 гг. была названа «последней войной», вся послевоенная история международных отношении характеризуется непрерывным, систематическим ростом вооруженных сил капиталистических государств и гигантским увеличением общего бремени милитаризма»[420]. Как раз в это время Япония атаковала крупнейший китайский порт Шанхай, и нарком утверждал, что каждый день промедления с разоружением приближает новую войну.

Литвинов раскритиковал французский план создания единой армии Лиги Наций, заявив: «Я оставлю в стороне вопрос о том, насколько можно ожидать от Советского государства, чтобы оно доверило свою безопасность и часть своих собственных войск международной организации, состоящей в подавляющем большинстве из государств, явно враждебных ему и из враждебности не поддерживающих с ним никаких отношений»[421]. Он призывал: «Нужно создать безопасность от войны. Эта безопасность не может быть достигнута обходными путями, а исключительно прямым путем, через полный и всеобщий отказ от всяких вооружений». И добавил: «Действительная гарантия мира – торжество социализма»[422]. Эти призывы явно были нереалистичными и пропагандистскими, однако невнятность других речей привлекла к ним общее внимание.

По словам Луначарского, конференция «с огромным напряжением слушала речь Литвинова… Она отбросила ряд световых бликов и теней вокруг себя. В общем, «пресса» Литвинова на этот раз просто изумительно благоприятна. Немецкие газеты преисполнены похвалами силе критики, благоразумной сдержанности и политической глубине его речи. Итальянская пресса, минуя то, что для фашистов в речи т. Литвинова совершенно неудобоваримо, восхваляет ее, в особенности за решительность и действенность его критики французского проекта. Приблизительно так же звучит и английская печать. Французская печать, разумеется, в своей официальной части рвет и мечет. Очень характерно, что, не имея никакой возможности возразить на речь т. Литвинова по существу, кроме повторения разной клеветы о советском милитаризме, некоторые французские газеты устремились по легкому пути критики английского языка т. Литвинова. Однако и английский язык критиковали именно французы, отнюдь не англичане, напротив, газета «Дейли геральд» сочла нужным особенно подчеркнуть превосходный английский язык мистера Литвинова»[423].

Вскоре на конференции возникли первые противоречия – в апреле германский канцлер Брюннинг предложил разрешить его стране увеличить армию со 100 до 200 тысяч человек, сократив одновременно срок службы. Его поддержали Англия и Италия, однако французский премьер Андре Тардье как один из гарантов Парижских соглашений решительно выступил против. Вернувшись в Германию с пустыми руками, канцлер утратил свой пост, уступив его союзнику нацистов Францу фон Папену. Позже, в конце июня, тот предложил Франции военный союз, что вызвало большую тревогу в Москве, однако эта идея оказалась такой же непрочной, как другие союзы, возникавшие в Европе в то неспокойное время. Конференция тем временем «увязла в трясине технических препятствий… которые были выдвинуты для блокирования конкретных предложений по сокращению существующих вооружений»[424]. Президент США Герберт Гувер 22 июня обратился к участникам с письменным предложением договориться об уничтожении наступательных вооружений, а остальные сократить на треть. Это оживило дискуссию, Советский Союз в лице Литвинова объявил о поддержке предложения, но французы, имевшие самую большую армию на континенте, фактически похоронили его.

В конце июля правительство фон Папена отказалось от участия в конференции, пока Германия не получит равные с другими права в области вооружений. После долгих дискуссий к декабрю все участники согласились предоставить немцам такое право и приняли резолюцию, которой завершился первый этап работы конференции. Если на заседаниях Подготовительной комиссии Литвинов выступал постоянно, то на конференции избрал новую тактику – произнес всего три речи, что позволило привлечь больше внимания. По словам Луначарского, речи Литвинова «представляют собой на самом деле огромные центры притяжения общего внимания и подлинные симптомы той фактической перегруппировки сил, которая пока намечается лишь медленно, но которая когда-нибудь пойдет вперед с революционной стремительностью»[425].

Нарком применил советский метод «пропаганды и агитации», работая не только на конференции, но и за ее пределами, с представителями общественности. Он старался отвечать на письма поддержки, приходившие в Женеву с разных концов мира, – среди их авторов были Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел и другие видные деятели. Завтрак в его честь, устроенный журналистами в Американском клубе 20 февраля, он использовал не только для защиты советских мирных предложений, но и для налаживания контактов с США. Среди прочего он сказал:

«Благодарю вас за честь, оказанную мне приглашением на этот завтрак, и предоставление возможности побеседовать с гражданами Америки, за удовольствие, в котором я часто вынужден отказывать себе. Инициатива Американского комитета лишний раз напоминает мне о том, как далеки бывают от действительности официальные штампы и выражения. Официально между нашими странами не существует отношений, а между тем мы знаем, с каким огромным интересом в вашей стране следят за всем тем, что происходит в Советском Союзе. <…> Мне кажется, что вряд ли можно сейчас говорить на иные темы, кроме тех, которые занимают Женеву, то есть интернациональную Женеву. Мы здесь все наполовину слушаем речи о разоружении, а наполовину – голос войны, звуки оружия в действии. Мы делаем вид, будто речи о будущем мире заглушают голос войны сегодняшнего дня»[426].

Раскритиковав, как обычно, попытки западных делегаций «заболтать» конференцию, он намекнул, что реальное обеспечение мира может стать результатом налаживания отношений СССР и США: «Мимоходом я хотел бы еще указать, что отсутствие безопасности не всегда видят там, где следует… Если же искать вне вооружений факторов, создающих атмосферу политической тревоги, неуверенности и нестабильности, то мы их скорее найдем в существующей отчужденности между множеством государств, с одной стороны, и народом в 160 миллионов, расположенным на двух материках, с другой. Достаточно вспомнить при этом о событиях, происходящих ныне в бассейне Тихого океана. Три из крупнейших тихоокеанских стран, а именно: СССР, Китай и США, не имеют между собой отношений. Мне кажется, что не требуется много воображения и политической прозорливости, чтобы понять, в какой мере это обстоятельство содействовало нынешним дальневосточным событиям, если прямо не вызвало их, чтобы понять, что если бы этого обстоятельства не было, то либо печальные события не произошли бы вовсе, либо протекали совсем иначе»[427].

Герберт фон Дирксен. (Из открытых источников)

В другом выступлении дипломат обратился к немецким журналистам, избрав поводом десятилетие Рапалльских соглашений – это было 16 апреля 1932 года. Выступая перед ними, он сказал: «Как Советский Союз, так и Германия находились тогда в особо изолированном положении и под чувствительным давлением со