Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

июне 1852 года в селе Лисицы Тверской губернии стояли приходской священник и землемер, осматривая сельскохозяйственные угодья общины государственных крепостных. Четыре года назад, когда Лисицы стали селом, крестьяне согласились содержать своего священника посредством фиксированной оплаты. Когда же они вдруг отказались продолжать выплату, священник, о. Драницын[92], пожаловался в местную палату государственных имуществ, что его прихожане нарушают договор, и потребовал взамен четыре десятины из общих владений[93]. Землемер позволил священнику выбрать место самому. «Где прикажете, батюшка, отрезать Вам? Которая земля вам больше нравится?»[94] Отец Драницын выбрал самую плодородную землю – в пойме Волги. Крестьяне стояли в ужасе. «Коли так поп с нами делает, так мы ж его достанем. Не давай, ребята, попу за молебен больше 3‑х коп. серебр[ом], за свадьбу 25 к. сереб[ром]. Мы его проучим»[95]. Священник уступил и выбрал другой участок – возле леса. Хотя о. Драницын на первый взгляд может показаться в этом сюжете эксплуататором и угнетателем, крестьяне одержали верх, и они это знали.

Улучшение материального положения приходского духовенства было главной заботой церковного руководства на протяжении всего XIX века. Одна из стратегий обеспечения их средствами к существованию состояла в предоставлении земли по требованию государства. В 1829 году в рамках «Положения о способах к улучшению состояния духовенства» православные миряне были обязаны отделять своему приходу часть сельскохозяйственных угодий, размер которых зависел от местных условий[96]. Эта практика имела место с меньшей формальностью на протяжении предыдущих столетий, будучи традиционным средством поддержки православных священников, диаконов, причетников и их семей. Вместо земли прихожане могли договориться со своим священником о регулярной выплате денег и предоставлении сельскохозяйственной продукции, что именовалось ругой. Если прихожанин отказывался от такой выплаты, духовенство могло претендовать на бо́льшую долю земли, но этот процесс не всегда был таким простым, как в случае о. Драницына. Например, в 1859 году в Волоколамском уезде Московской губернии помещик отказался выплатить полную ругу своему приходскому духовенству, и их попытки получить компенсацию затянулись на десятилетия[97]. Более того, государственные крепостные, такие как жители Лисиц, будут освобождены в 1866 году, получат личную свободу и коллективную собственность на свои сельскохозяйственные угодья, которые больше не будут подлежать конфискации палатой государственных имуществ. Даже получив земельный надел, приходские священники не могли его должным образом обрабатывать. К XIX веку пастырские обязанности священников стали слишком серьезными, чтобы позволить им сосредоточиться на сельском хозяйстве, в то время как их сыновья были заняты обучением в семинарии и не могли служить рабочей силой. Поэтому некоторые священники просто сдавали землю в аренду своим прихожанам. Однако и этот вариант не всегда обеспечивал гарантированный доход, о чем свидетельствует письмо сельского священника московскому епископу в 1905 году, в котором тот жаловался на то, что его прихожане в течение многих лет не платили ему полную арендную плату и что его последнее обращение в суд настолько испортило отношения с ними, что он вынужден просить о переводе в другой приход[98]. Способ сделать духовенство материально независимым от мирян так и не был найден. Даже крепостные – прихожане о. Драницына прекрасно знали, что он рассчитывает на их добрую волю.

На протяжении всей истории имперской православной церкви большинство приходских священнослужителей получали бо́льшую часть своего дохода за счет добровольных пожертвований своих прихожан. Обычно они принимали форму небольших денежных или натуральных платежей в обмен на религиозные услуги. Рассказы о приходской жизни в сельской России изобилуют анекдотами, от забавных до ужасающих, о священниках, пытающихся выжать ресурсы из своих прихожан, которые, в свою очередь, пытались недодать своим священникам. В своей автобиографии митрополит Евлогий (Георгиевский) описал такие сцены из своего детства в семье духовенства под Гродно в 1870‑е годы: один из крестьян – прихожан его дяди подал ему в темноте вместо курицы мертвую ворону[99]. В своем дневнике 1852 года тверской священник В. Ф. Владиславлев рассказал о том, как его сослуживец психологически манипулировал купеческой вдовой после совершения заупокойной службы над телом ее мужа: «Вы присылали мне на сорокоуст. Я, признаюсь вам, поусомнился принять, думаю себе: Дарья, ваша работница, умерла, вы прислали 3 руб. сер[ебром], и муж ваш умер, вы и по нём прислали 3 руб. сереб[ром]. Ведь он вам полмиллиона оставил, посовестились [бы]»[100]. Другой священник из той же Твери, И. С. Беллюстин, первым публично раскритиковал зависимость пастырей от мирян, когда писал о коррупции и тирании в церковном руководстве; его сочинение было опубликовано в Париже, а затем попало в Россию в 1858 году. Беллюстин утверждал, что необходимость постоянного обращения к мирянам за поддержкой унизила приходское духовенство и разрушила его религиозный авторитет: «Даже приобщив его [прихожанина] Святых Тайн, он не отвращается с ужасом от денег… Какое нравственное влияние может иметь он на прихожан, когда они хорошо понимают главную цель всех его действий? А без нравственного влияния, что же он за пастырь?»[101] Беллюстин выразил мнение большинства православных священников середины XIX века, когда утверждал, что единственный способ восстановить религиозный авторитет пастырей – это обеспечить со стороны государства достаточное жалованье всем приходским священнослужителям[102]. Однако этого не произошло.

Усилия имперского государства по использованию православной церкви в качестве инструмента управления были затруднены из‑за неспособности предоставить адекватную финансовую поддержку десяткам тысяч приходов, разбросанных по всей империи[103]. Со времен правления Павла I государство обеспечивало жалованье для части приходского духовенства и периодически увеличивало финансирование в течение XIX века[104]. Более высокие выплаты предоставлялись безземельным городским священникам и священнослужителям в стратегически важных регионах, таких как западные провинции, где доминировали католические землевладельцы[105]. Но для большинства приходского духовенства эти зарплаты оставались небольшими и недостаточными для удовлетворения даже минимальных потребностей приходского священнослужителя и его, как правило, большой семьи. В 1911 году III Дума ассигновала на содержание приходского духовенства 14 млн рублей, что означало весьма скромную норму – от 100 до 300 рублей в год. Такое жалованье было скорее подспорьем в борьбе с бедностью, чем реальной поддержкой[106]. В то же время государство требовало от приходского духовенства исполнения все более разнообразных внелитургических функций, чтобы помочь своей довольно рассредоточенной бюрократии в удовлетворении потребностей растущего и индустриализирующегося населения. Эта работа требовала обучения и ресурсов, которые государство могло субсидировать, но не полностью поддерживать. Вместо этого приходскому духовенству предоставлялась все более широкая свобода объединений, чтобы облегчить организацию обществ взаимопомощи, благотворительных учреждений и сетей профессиональной поддержки. Эта свобода объединений для коллективной поддержки