Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

Однако в целом такое увлечение фольклористикой можно объяснить вариацией классического приема переноса фокуса внимания на «тяжелое наследие царского режима», которое в данном случае заменялось отсылкой к исконным традициям и проблемам с «культурным кодом». С другой стороны, здесь можно обнаружить и параллели с экзотизацией собственной культуры, которые были отмечены в советском кинематографе[90], или эксплуатацию традиционных комических элементов, присущих фольклору[91]. Кроме того, сказочная стилистика в указанный период активно использовалась и в прикладных проектах, например при дизайне туристических локаций[92].

Архетипические фольклорные персонажи не всегда изображались в черном цвете – периодически они появлялись на обложках в позитивном контексте, помогая со строительством (14/1975), прославляя станцию «Союз» (14/1977), пропагандируя русскую классическую литературу (15/1978), сигнализируя о проблемах с экологией (17/1975) или помогая самому «Крокодилу», как Хозяйка медной горы (30/1979). Иногда фольклорные герои предстают не героями, например, как Емеля или Баба-яга (17/1979), а, скорее, жертвами – туристов (08/1978), экологии (12/1978) или стереотипного хулигана с гитарой в исполнении Соловья-разбойника (12/1978)

(«– Какую еще жалобную книгу? Не было их в старину, и мы не держим!») Рис. Г. Андрианова. «Крокодил». 1971. № 27. Обложка

Впрочем, основное внимание в рамках сказочно-фольклорной темы снова направлено на негативные аспекты жизни. Высмеиваются браконьеры, расхитители социалистической собственности и несуны («Похождения Матрешкина» 23/1974), мелкое вымогательство секретарш «больших» людей (36/1976), раздутые штаты учреждений, хамящие официанты и работники торговли (27/1971), пьющая и не желающая трудиться молодежь (братец Иванушка у пивбара «Копытце» 36/1977), бесхозяйственность, неумение работать с импортной техникой (20/1977). Отдельной темой для карикатуристов становятся псевдофольклорные коллективы «а-ля рюс», в непременных косоворотках и кокошниках. Так, бледные интеллигентные городские «шефы» приезжают трудиться в подшефный колхоз, где их хлебом-солью встречает раскормленный ансамбль песни и пляски (18/1974), а карикатура на ВИА ложечников с усилителями и микрофонами названа «В ногу со временем» (07/1979). Характерно, что в предыдущие десятилетия для отображения негатива использовались в основном образы, связанные с национальными республиками.

Русские ребята совсем «отуркменились». Иллюстрация к репортажу «Добрая гидра пустыни» Св. Спасского. «Крокодил». 1972. № 25. С. 8

(«Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…») Рис. В. Полухина. «Крокодил». 1991. № 25. С. 5

Кроме этих стандартных советских проблем, описываются при помощи этнических образов и новые, характерные именно для 1970-х, например сюжет с горожанами, «выписывающими маму из деревни» для увеличения жилплощади. Однако куда важнее, что авторы «Крокодила» концентрировали внимание на появившемся в тот период увлечении «народным» и «стариной». По этой причине в карикатурах высмеивается приглашение мамы из деревни «для стиля» (21/1977), вера в знахарок и снадобья (25/1971), неуважительное отношение к родителям (34/1972), повальное увлечение коллекционированием икон (18/1974, 21/1977).

Украинская и белорусская темы в это десятилетии практически не звучат. Исключением является шарж на главного редактора журнала «Перец», Федора Юрьевича Макивчука, который был изображен в традиционной вышиванке (29/1972), и ритуальная обложка к 325-летнему юбилею присоединения Украины к России (03/1979).

(«– И надо еще проверить, какой ты национальности!») Рис. В. Дмитрюка по теме В. Владова. «Крокодил». 1990. № 17. Обложка

1980-е

В это десятилетие в визуальной сатире по-прежнему присутствует собирательный образ советского народа (суммарно пять изображений), впрочем, куда реже, чем раньше (13/1982, 36/1982 – в год 60-летия СССР), и иногда без ярко выраженных этнических элементов.

Зато в конце 1980-х конструирование советской нации начинает отображаться уже в другом ключе. Объединяющим началом вместо социалистических достижений становятся общие проблемы: дефицит товаров «народного потребления» («Нам нечего делить», 18/1989) и ситуация с беженцами и вынужденными переселенцами («Мой адрес не дом и не улица», 25/1991).

Русские по-прежнему лидируют (47 изображений), причем эти образы появляются в очень разных контекстах, отсылающих либо к фольклору («продавщица живой воды» 34/1985), либо к воображаемому прошлому (половой и купец 08/1991), либо к литературе (образ Левши 02/1988, 31/1988). В большинстве случаев данные образы отчетливо позитивны, особенно когда их русскость прямо подчеркивается («Русские женщины» 23/1989). На втором месте – народы Кавказа (суммарно 27 изображений, из них по понятным причинам 22 о Cеверном Кавказе), на третьем – народы Средней Азии (11).

«Никто у нас не Лифшиц…»

Образ русского в советской карикатуре тесно связан с обобщенным образом советского народа как союза различных народов. Здесь сразу важно отметить, что традиция устраивать «парад народностей», как один из инструментов демонстрации имперского потенциала и одновременно легитимации имперского правления в России, имеет давнюю историю[93] и, к сожалению, актуальна до сих пор – достаточно посетить современные этнографические экспозиции в МАЭ и ГИМе.

Нарратив, представляющий Советский Союз дружной семьей народов, был крайне распространен, и было бы странно, если бы он не нашел отражения в визуальных форматах. При количественном анализе подобных изображений сразу бросается в глаза определенная диспропорция при распределении таких изображений как по десятилетиям, так и по годам: 1950-е – 10; 1960-е – 10; 1970-е – 18; 1980-е – 5.

Например, в 1980-е четыре из подобных изображений пришлись на 1982 год, выйдя к 60-летнему юбилею образования СССР. Аналогичная картина наблюдается и в 1970-х, когда пики подобных композиций приходятся на 1972 и 1977 гг. При этом ранее «датский» принцип выдерживался далеко не всегда: так, в юбилейном 1967 году никаких многофигурных композиций на страницах «Крокодила» не появлялось.

(«Стол накрыт торжественный и пышный, / И поет героев легион: / За столом никто у нас не лишний, / По заслугам каждый награжден!») Рис. Л. Генча. «Крокодил». 1957. № 04. С. 2

Большая родня. Рис. Л. Самойлова. «Крокодил». 1982. № 36. Обложка

Символическое изображение семьи советских народов в «Крокодиле» отнюдь не было единообразным и канонизированным. Во-первых, целый ряд таких изображений был связан с франшизами самого «Крокодила», представляющими союзные и автономные республики (21/1957; 25/1972). Во-вторых, при создании собирательного образа советского народа могли не использовать этнокультурные элементы (11/1961; 13/1965; 13/1977), а подчеркивать профессиональное разнообразие советского социума (как минимум, на таких изображениях присутствовали рабочие, крестьяне и представители интеллигенции). Впрочем, иногда эти два направления смешивались, как на рисунке Владимира Добровольского «Дружная весна» (10/1970) или в комиксе А.