Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

где представителя кавказского региона легко опознать по традиционной бочке вина и/или кепке-аэродрому. Этот образ «гостя с солнечного юга» блестяще воплотили Семен Фарада в «Чародеях» (1982, реж. К. Бромберг), Фрунзик Мкртчян и Вахтанг Кикабидзе в «Мимино» (1977, реж. Г. Данелия).

Особый акцент регулярно делался на лицах, живущих «на нетрудовые доходы»: на страницах «Крокодила» можно видеть разнообразных шашлычников (03/1973, 30/1973, 27/1978) и виноторговцев (04/1973, 23/1977); продавцов цветов (12/1973) и фруктов по «спекулятивным ценам» (36/1979), перекупщиков (19/1973, 27/1976) вымогателей на бензоколонках (36/1972); и просто подозрительных лиц, не понаслышке знакомых с народным судом (24/1974).

Было что-то неприятное в облике и поведении Отара. Когда, где он научился барственности? Или на курсах он был один, а в Грузии другой, похожий на того всем надоевшего типа, которого и грузином-то не поворачивается язык назвать. Как обломанный, занозистый сучок на дереве человеческом, торчит он по всем российским базарам, вплоть до Мурманска и Норильска, с пренебрежением обдирая доверчивый северный народ подгнившим фруктом или мятыми, полумертвыми цветами. Жадный, безграмотный, из тех, кого в России уничижительно зовут «копеечная душа», везде он распоясан, везде с растопыренными карманами, от немытых рук залоснившимися, везде он швыряет деньги…[100]

Витязь! Витязь! Где ты, дорогой? Завести бы тебя вместе с тигром, с мечом и кинжалами, но лучше с плетью в Гали или на российский базар, чтобы согнал, смел бы оттуда модно одетых, единокровных братьев твоих, превратившихся в алчных торгашей и деляг, имающих за рукав работающих крестьян и покупателей; навязывающих втридорога не выращенные ими фрукты, цветы, не куривших вино, а скупивших все это по дешевке у селян; если им об этом скажут, отошьют их, плюнут в глаза, они, утираясь, вопят: «Ты пыл бэдный! Пудэш бэдный! Я пыл богатый! Пуду богатый!» Они не читали книжку про тебя, Витязь. Иные и не слышали о ней. Дело дошло до того, что любого торгаша нерусского, тем паче кавказского вида по России презрительно клянут и кличут «грузином»…[101]

Любопытно, что абсолютное большинство кавказских образов мужские, а исключения единичны, – например «Девушка с персиками» И. Семенова (36/1979), представляющая явный оммаж В. Серову. Эта особенность касается не только карикатур, но и других юмористических жанров, например анекдотов[102], и уже была отмечена исследователями[103].

Одновременно с тем, что в целом эмоциональный градус в изображении кавказцев повышается, происходит и закрепление негативных этностереотипов (блат, нетрудовые доходы, умыкание невест (22/1975), подкуп должностных лиц и т. п.).

Общее количество изображений в 1970-е снова выросло – 74. Однако акцент по-прежнему был сделан на Северном Кавказе – 52 иллюстрации.

В 1980-е годы Кавказ становится лидером по числу упоминаний, хотя абсолютное число изображений снижается более чем вдвое (36), при этом южнокавказским республикам отдано меньше трети (11 изображений).

Начиная с 1988 года в «Крокодиле» публикуются карикатуры на тему межэтнических конфликтов, беженцев с Кавказа, причем в определении правых и виноватых ни художники, ни редакторы больше не стесняются. Так, карикатура В. Полухина по сюжету В. Тильмана о «распродаже» на армейском складе оружия названа «Али-баба и сорок разбойников». Разбойники тут все на одно лицо – в кепках-аэродромах, с выраженными фенотипическими чертами и усами. Данные тренды, очевидно, связаны не только с ослаблением цензурного давления, но и с ростом миграций из регионов Кавказа, уже серьезно влияющих на повседневную картину центральных городов[104], где была сосредоточена целевая аудитория журнала.

Без слов. Рис. Н. Перова. Без слов. Вып. 7. М.: Сов. художник, 1983. (Мастера советской карикатуры). С. 28

Своего рода пиком в изображении представителей народов Кавказа в «Крокодиле» стала обложка декабрьского номера за 1989 год (№ 35), на которой был опубликован рисунок уфимского графика А. Штабеля, присланный на конкурс «Глазами гласности» под названием «И дольше века длится тень…». Сталин предстает в виде гекатомбы – его лицо составлено из множества человеческих черепов.

Анализируя образы народов Кавказа и Кавказа в целом как территории, необходимо помнить о ключевом принципе визуализации этнического в советской сатирической (и не только) печати, а именно – общности советской культуры при сохранении этнического колорита. Подобно тому, как музей мог стать метафорой чего-то изжившего, устарелого, а медицина – метафорой нормы, необходимой, когда требовалось преодолеть некую не соответствующую советскому строю уродливую патологию, искажающую прекрасную действительность, Кавказ вместе со Средней Азией, как и у классиков Ильфа и Петрова, стал своего рода пространством экзотизации, вынужденным визуально отрабатывать этнический репертуар[105].

Благодаря талантливой графике карикатуристов «Крокодила», «Нианги», «Возни» и «Кирпи» в массовом сознании закрепился визиотип «своего чужака»[106]. Назовем его ключевые черты: этот образ преимущественно маскулинный (с оттенком «да на тебе пахать!»), богатый, но не жадный, экспансивный, гордый, взрывной, ревнивый («кавказский темперамент», «горская кровь»), получающий удовольствие от жизни. Его маркеры, повторим: акцент, пародируемый даже в карикатурах, кепка-аэродром, бурка, черкеска, газыри, папаха, башлык – иногда все сразу, фенотип (большой нос с горбинкой, щетина и усы), рог для вина, шашлык, бараны и/или автомобиль.

Подводя итоги, отметим следующее. Этнические образы были «национальными по форме и социалистическими по содержанию». Предпринимались попытки при помощи карикатуры списать на отдельные этнические группы общесоветские негативные моменты, при этом карикатуры лишь отчасти выступали как механизм спуска излишней агрессии.

Анализ источника позволяет четко зафиксировать постоянное противоречие между желанием использовать яркие этнические образы и очевидным заказом на создание визуального национального конструкта. Отчасти это обусловлено и тем, что, помимо цензурных препон, авторы и редакторы должны были учитывать потенциальную реакцию изображаемой аудитории. Громкая история с негативной реакцией от армянской общественности на рассказ Сергея Довлатова «Когда-то мы жили в горах» (1968)[107] была отнюдь не единственной. По этой причине в работе с «национальными» сюжетами существовали и дополнительные (само)ограничители, а также паритет, например, «армянских» и «азербайджанских» сюжетов.

Образ Кавказа как территории «и здравницы, и житницы…» существовал не всегда, он менялся, и существенно. Колониальная схема визуализации этносов и своего рода «ласковый расизм» позволяет с уверенностью говорить, что пресловутое «лицо кавказской национальности» во многом родилось благодаря «Крокодилу».

Был и в Зугдиди, и в глубине Грузии, кое-что повидал и запомнил. Более других запала в память встреча с корреспондентом сатирического московского журнала, не умеющим писать по-русски и нанимающим разных «бездомных» русских горемык, владеющих крепким пером, но загнанных на юг бедами и болезнями. Труженик обличительной прессы давал литрабу и то, и другое[108].

«Визуальные колонии»

Образы представителей Средней