Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

позитивным. Условный представитель народов Севера в расшитой кухлянке впервые появляется на обложке № 35 за 1972 год – номер посвящен 50-летию СССР – среди прочих братьев-народов: «За столом никто у нас не лишний!» (всего за столом 24 гостя). Подчеркивается общность советской культуры – «единой по форме, национальной по содержанию», при сохранении этнического колорита.

Регулярно публикуются обширные изорепортажи, в которых этническая специфика только подчеркивает социалистический прогресс: о Ямале (30/1970) – школьники, которых собирают вертолетами со стойбищ в интернаты, техники-вертолетчики, северные собаки; о Чукотке (01/1970) – чукотская роза, «Крокодил» в кухлянке едет на нартах с собаками, чукча-китобой – «Бить или не бить?»; с Чуйского тракта (32/1977) – в гостях у алтайцев, современная перекочевка, молодежные посиделки, дружеские шаржи на алтайских деятелей культуры. Весь редкий негатив связан исключительно с внешним влиянием и экологическими проблемами северных регионов: залежи в чукотской тундре железных бочек из-под горюче-смазочных материалов (01/1970), отношение к пространству как к чужому[127], толкач, добывающий нужные детали или топливо за изделия косторезов Уэлена. Изображенные И. Семеновым в качестве взяток «Дары Сибири» – кедровые орехи, омулевая икра, современный ясак – пушнина – попадают даже на обложку № 2 за 1971 год.

В этом же году полярники надевают меховые малицы (02/1971), иллюстрируется строительство завода в тяжелых субарктических условиях. В картине комплексного освоения Севера (30/1972) местному населению вновь отведена роль экзотизмов, подчеркивающих место действия, – чум, олени, отороченные мехом кухлянки[128], торбаса; на карте СССР работы В. Добровольского «Дружная весна» (10/1970) на заднем плане едва различимы крошечные безликие фигурки, марширующие под знаменем на субботник вместе с оленями. По сути, подобная трактовка вернула визуализацию этнического, по крайней мере на массовом уровне, на состояние освоения географии до XVIII века: люди стали «локальным культурным типом»[129], придатком абстрактных территорий, экзотическим этническим стаффажем.

Тиражируемый «Крокодилом» образ Севера и Сибири как чего-то бесконечно далекого («За тридевять земель», 07/1975; 20/1988; 32/1990) закреплен и жив до сих пор в разговорной речи: выражение «добираться на оленях» означает долгую и сложную дорогу, транспортную недоступность. Изредка карикатуристы острили о перверсиях советской системы снабжения северных территорий (28/1952; 03/1967; 36/1974). В конце 1980-х гг. к негативным явлениям, отображенным в карикатуре, добавились алкоголизм и дефицит оленины.

В отличие от этнических образов Кавказа и Средней Азии, довольно важных в идеологической работе, роль народов Сибири была куда скромнее. Жители Севера, Сибири и Дальнего Востока (внешне визуально неразличимые) в советском визуальном дискурсе по-прежнему оставались экзотическими дикими туземцами на низшей ступени этнической иерархии[130], не включенными в поступательный процесс социалистического строительства – «с отдельным прошлым и отдельным настоящим»[131].

Подводя итоги анализа визуального отражения Сибири и сибиряков в послевоенной советской карикатуре, в первую очередь следует признать, что данный источник представляет значительную ценность для понимания этнокультурной ситуации в СССР. До конца XX века в советской карикатуре практиковалась, по сути, колониальная схема визуализации этносов, где ключевую роль играл уже упоминавшийся «ласковый расизм» – мягкое, но постоянно подчеркивание морфологических особенностей жителей отдельных регионов с фиксированным фольклорно-мифологическим репертуаром и выстраивание четкой иерархии, где первенство отдавалось русскому этносу.

«Неэкзотичные»

Отдельно упомянем одну этническую группу, которая регулярно возникала на страницах «Крокодила» (20 иллюстративных материалов), при этом не являясь титульной нацией: речь идет о цыганах/рома. Несмотря на то, что они, в отличие от многих других этносов, все-таки попали в круг внимания иллюстраторов, их образы были абсолютно стереотипизированы. Собственно, цыгане в визуальных рядах могли быть или гадалками (36/1952, 16/1961, 34/1961, 16/1966), или исполнителями народных песен (36/1966, 18/1968, 19/1968, 36/1969, 30/1970, 02/1976).

Второй сюжет является общим для послевоенной советской культуры: достаточно вспомнить цыганский хор Заполярной филармонии под управлением Паши Пашина, который фигурировал в спектакле «Необыкновенный концерт» (1946), поставленном в Театре кукол С. Образцова и отдельно упомянутом в «Крокодиле», или цыганские образы в фильме «Ах, водевиль, водевиль…» (1979, реж. Г. Юнгвальд-Хилькевич). Показательно, что при описании в «Крокодиле» «Необыкновенного концерта» было прямо указано, что «цыгане бывают кочевые, оседлые и ресторанные», и последние являются цыганами «не по национальности, а по профессии» (18/68).

Образ цыганки-гадалки стал для художников «Крокодила» устойчивым мемом, вокруг которого выстраивался пуант изошутки. При этом работать можно было абсолютно с любой темой: низкое качество продукции (16/1961), отчеты и бюрократия (36/1970), дефицит (07/1972), асоциальные персонажи (30/1973) и адюльтеры (36/1976). Такие тематизмы вряд ли способствовали провозглашенной политике инкорпорации цыган в социалистическое общество[132].

Аналогично стереотипировано изображалась и другая диаспорная этнокультурная группа – ассирийцы/айсоры, хотя, естественно, в куда меньших масштабах (23/1966, 35/1966, 11/1967). Здесь в центре внимания художников была другая ниша малого бизнеса, занятая представителями данной культуры, – чистка обуви[133].

Вы помните – шустры и споры,

С глубокой древностью в очах

Чистильщики сапог – айсоры

Сидели в будках на углах?

Их руки действовали хитро,

Шло колдовство во всей красе!

А кремов пестрая палитра

В коробках из-под монпасье!

А взмахи полукруглой щеткой!

А отблеск зайчиков-зеркал,

Когда малиновой бархоткой

Чистильщик башмаки ласкал!

Который ярче? Ну, который?

Как будто свет шел от земли!

Куда девались вы, айсоры?

Ужель в Ассирию ушли?[134]

Пропорции упоминаний различных этнокультурных групп в «Крокодиле» вполне подходят для демонстрации принципа Парето: большая часть этнических изображений связана с довольно небольшой группой «братских советских народов» – остальные, вне зависимости от своего формального статуса, визуализируются довольно редко.

– Вы перечисляете страны…

– Разве нельзя?

– Можно и нужно. Дело в том, как вы их перечисляете. В какой очередности. Там идут Венгрия, ГДР, Дания, затем – Польша, СССР, ФРГ…

– Естественно, по алфавиту.

– Это же внеклассовый подход, – застонал Туронок, – существует железная очередность. Демократические страны – вперед! Затем – нейтральные государства. И, наконец, – участники блока…

– О'кей, – говорю.

Я переписал информацию, отдал в секретариат. Назавтра прибегает Туронок:

– Вы надо мной издеваетесь! Вы это умышленно проделываете?!

– Что такое?

– Вы перепутали страны народной демократии. У вас ГДР после Венгрии. Опять по алфавиту?! Забудьте это оппортунистическое слово! Вы работник партийной газеты. Венгрию – на третье место! Там был путч.

– А с Германией была война.

– Не спорьте! Зачем вы спорите?! Это другая Германия, другая! Не понимаю, кто вам доверил?! Политическая близорукость! Нравственный инфантилизм! Будем ставить вопрос…[135].

(«– И ждет тебя, красавец, дома жена. Так что уж