Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

не отождествлял карикатурных носатых уродов с евреями – это были просто какие-то скверные, неприятные люди, от которых надо было очистить жизнь, чтобы они не пачкали белый-белый снег вечного праздника[137].

Необходимо отметить, что данная ситуация касалась не только карикатур в «Крокодиле». В других областях искусств и визуальных, и не визуальных ситуация в указанный период была примерно одинаковая[138].

Так, в 1955 году из переиздания классической детской книги «Кондуит и Швамбрания» было убрано большинство отсылок к этноконфессиональной принадлежности главных героев[139], а из кинофильма «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» (1982, реж. С. Тарасов) по роману Вальтера Скотта практически полностью пропала сюжетная линия из первоисточника, связанная с евреем-ростовщиком Исааком из Йорка и его дочерью Ревеккой[140].

Собственно, и сам этноним использовался с многочисленными допусками и иногда заменялся эвфемизмами, например, «люди 1949-го года» (термин Л. Я. Гинзбург).

В те времена евреи помещались в серой зоне дозволенного, о которой все знают, но не говорят, как о сексе при детях. Считая нас всех недорослями, власть, как моя украинская бабушка, из деликатности называвшая евреев «этим народом», выносила все для себя сомнительное и неприятное в подтекст, что, конечно, любому тексту придавало двусмысленный – оппозиционный или похабный – оттенок[141].

Слово «еврей» цензурно, но употребляется как бы в научном смысле, как латинское «пенис». Сказать это слово бывает нужно, но при произнесении возникает заминка, говорящий пытается пробросить его незаметным пасом и тут же двинуться дальше. Человек называет себя русским, украинцем, татарином так же просто, как слесарем, пекарем, инженером, но каждый, кто говорит «я еврей», так или иначе, напрягается и или выдавливает из себя как признание, или произносит с вызовом: да, я еврей, ну и что? Если русского еврея, как бы спокойно он ни относился к своей национальности, подвергнуть испытанию детектором лжи, он будет быстро, четко отвечать на любые вопросы, но при вопросе «кто вы по национальности» непременно замнется, что будет прибором четко отмечено[142].

Впрочем, говоря об отсутствии еврейских образов, мы говорим лишь об их отсутствии как одного из народов в братской семье СССР. Однако они появлялись в ином качестве – как символ или жертва (было и такое) мирового сионизма.

Начало появления подобных карикатур довольно четко привязывается к середине 1967 года (18/1967, 19/1967), когда произошла Шестидневная война, завершившаяся победой Израиля над коалицией просоветских арабских государств. Привязка к этому моменту изменений в цензурной политике прослеживается и по другим источникам[143]. Советские карикатуристы не стеснялись заниматься даже анимализацией евреев – скорпион (18/1967), паук (19/1967).

Израильский скорпион в Синайской пустыне. Рис. А. Елисеева. «Крокодил». 1967. № 18. С. 5

Израильская, – говорю, – военщина

Известна всему свету!

Как мать, – говорю, – и как женщина

Требую их к ответу![144]

Пик подобных карикатур, посвященных сионистской агрессии, пришелся на 1970-е. Если в 1960-е таких изображений насчитывалось только шесть, то в следующем десятилетии их стало уже 14. Для сравнения надо уточнить, что больше изображений получили только русские и народы Северного Кавказа. Возможно, такой интерес к израильской теме был связан с началом еврейской эмиграции из Советского Союза: отдельные карикатуры были напрямую посвящены трудной жизни простых людей в Израиле (32/1975) или использованию молодых людей в качестве пушечного мяса (16/1973). Иногда в карикатурах возникали и негативные образы американских евреев (35/1974). Свою роль могло сыграть и очередное поражение арабских государств в Войне Судного дня (1973). По крайней мере, сюжет противостояния мирных арабов/палестинцев и милитаристов-израильтян становится относительно традиционным (25/1977, 29/1977; 26/1979).

Миротворец из Тель-Авива. (Выступая на словах за мирное урегулирование на Ближнем Востоке, израильские власти не желают в то же время освободить арабские территории, незаконно захваченные Израилем в 1967 году.) Рис. М. Абрамова. «Крокодил». 1974. № 33. С. 16

Не надо думать, что в брежневские годы антисемитизм исчез. Наоборот, он был живее, чем когда-либо, только принял другие формы. Он снова стал бытовым, неопасным – но вполне вдохновенным. Это особенно проявилось после победы Израиля в Шестидневной войне, которая наполнила гордостью советских евреев, даже полностью ассимилированных, но вызвала враждебность власти и значительной части населения. А когда позднее евреям предоставили возможность «покинуть страну», это чувство еще сильнее обострилось[145].

Что касается визиотипов, то они восходят к образам средневековой иконографии[146], которые активно использовались пропагандой ряда европейских государств в 1910–1940-е годы[147]. Здесь, как правило, акцент делался на маленький рост, низкий лоб, большие и крючковатые носы, к которым иногда для верности добавлялась звезда Давида на одежде (13/1979) или надпись «Израиль» (01/1979).

Средневековый антииудаизм строился на других посылках, нежели современный антисемитизм. Однако различия между ними не стоит абсолютизировать. Антисемитские доктрины, настаивавшие на биологической инаковости еврейства, вышли из домодерных антиеврейских теорий, которые были переведены на язык физической антропологии и неравенства рас. И легко интегрировали древние обвинения, перекодированные на новый лад или вовсе не изменившиеся. Но для нас сейчас важнее другое. В последние десятилетия историки находят все больше примеров того, что в средневековом антииудаизме с XII–XIII вв. стали множиться мифы, которые связывали инаковость иудеев не только с их верой, но и с их телом[148].

Все это вполне укладывается в концепцию государственного антисемитизма в Советском Союзе, которая сложилась в конце 1940-х – начале 1950-х годов[149], и во многом была ориентирована на удовлетворение запросов антисемитизма низового.

Впрочем, даже по сравнению с евреями абсолютным объектом умолчания на всем указанном периоде являлись российские немцы. Несмотря на то, что их численность к 1989 году достигла 2 млн человек, что было сопоставимо с населением отдельных социалистических республик, не говоря уже об автономных, «Крокодил» всячески избегал любого визуального упоминания этого народа, чтобы не поднимать тему массовых этнических депортаций в середине 1940-х годов[150]. Опять же данная ситуация не была уникальной для карикатуры: аналогичным образом из уже упомянутой книги Л. Кассиля исчезли практически все упоминания о немцах Поволжья[151]. Тем самым продолжалась маргинализация этой этнической группы, начавшаяся еще в 1941 году[152]. Практически аналогичная ситуация сложилась и с другими депортированными народами, за редчайшими исключениями (например крошечная иллюстрация, посвященная Калмыцкой АССР (19/1974).

Также показательно полное отсутствие в визуальных рядах упоминаний о Карело-Финской ССР (после 1956