Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

А вот заключенные ГУЛАГа и ссыльные поселенцы, составлявшие немалый процент «сибиряков поневоле», попасть в официальные бравурные отчеты «Крокодила» об ударных комсомольских стройках не могли. Их силами

за годы войны приполярные шахты ГУЛАГа выросли по значению и размерам; дорожная сеть на Колыме увеличилась в десять раз, а Норильск превратился в крупный центр добычи никеля. <..> к концу 1960-х традиционные охотничьи угодья и оленьи пастбища Дальнего Севера превратились в важнейший источник советских фосфатов, никеля, золото, олова, слюды, вольфрама и леса. Тем временем Северо-Западная Сибирь стала крупнейшим нефте- и газодобывающим регионом СССР и центром новой общегосударственной стратегии развития[123].

Показательно, что сами коренные малочисленные народы Севера (а не румяные русые колонизаторы) входят в визуальную повестку (07/1958; 01/1959) после выхода постановления ЦК КПСС и Совмина СССР от 16 марта 1957 г. «О мерах по дальнейшему развитию экономики и культуры народностей Севера», обязывавшее «вовлекать коренные народы в реализацию крупных промышленных и сельскохозяйственных проектов – по большей части с помощью системы льгот при найме на работу и продвижения по службе, но также через интенсификацию традиционного оленеводческого, охотничьего и рыболовного хозяйства»[124].

1960-е: «А олени лучше!»

Колониальная парадигма отображения этносов, характерная для представителей среднеазиатских республик, с их ярко выраженной экзотичностью, проявлялась еще и в попытке обозначить обширные территории к востоку от Уральского хребта через расовый тип: все без исключения коренные народы Сибири и Дальнего Востока изображаются одинаковыми условными монголоидами.

(«Ермак: —Привет молодым покорителям Сибири!») Рис. Л. Генча. «Крокодил». 1956. № 17. Обложка

Появившиеся на страницах «Крокодила» образы народов Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока выглядели всегда позитивно, но абсолютно условно и одинаково – от чукчей до нанайцев («Симпозиум оленеводов» 20/1969, 16/1960, 04/1963, 06/1964).

При этом, несмотря на огромный пласт анекдотов, связанных с чукчами, они не нашли прямого отражения в карикатуре. Его косвенным отражением стал именно такой обобщенный стереотипный образ наивного и простодушного «туземца»: лыжи, олени, нарты, ездовые собачки, меховая малица или кухлянка с капюшоном, реже шаманский бубен, меховые унты и заснеженная тундра в качестве антуража, легкое недоумение или безмятежная улыбка на лице – вот его стандартный визиотип, закрепленный кинофильмом «Начальник Чукотки» (1966, реж. В. Мельников).

Чудеса планирования. («– Алло! Ташкент? Не попадали ли к вам оленьи упряжки? Мы бы вам хлопокоуборочные комбайны переслали».) Рис. Е. Ведерникова. «Крокодил». 1958. № 07. С. 4

Например, в многофигурной композиции И. Семенова «Великое переселение народов» (22/1964), сообщающей зрителю, что «за последние десять лет в Советском Союзе переехали в новые дома или улучшили свои жилищные условия сто восемь миллионов человек», среди множества разноэтничных новоселов только чукотское семейство воспользовалось для переезда (и перевоза холодильника «Север»!) гужевым транспортом – оленьей упряжкой.

На «Симпозиуме оленеводов» на Черном море (20/1969) преобладают довольные славянские типажи и утомленные солнцем олени, а покоритель Сибири в образе Ермака внезапно обнаруживает отсутствие свободных мест в провинциальной сибирской гостинице (15/1963).

То, что на иллюстрации к материалу спецкора из Амурска Р. Киреева «Город, которому десять лет» (29/1968), изображен нанаец, становится понятным именно из текста, но не из самой иллюстрации. На ней – стандартный «представитель коренных малочисленных народов Севера» в меховой кухлянке и с топором (в тексте речь идет о строительстве целлюлозно-бумажного комбината).

Ирония над обложкой «Алитет уходит в горы» (20/1960), наоборот, была довольно тонкой, а условный абстрактный «чукча» с оленями и в кухлянке – очевидный этномем – служил скорее для географической привязки и обозначения условного нигде (19/1969), края земли, чем для чего-то еще.

1970-е: «Увезу тебя я в тундру»

В отображении национальной темы «Крокодила» в 1970-е годы произошли довольно существенные изменения. По сравнению с 1960-ми можно говорить об усилении коллективного образа советского народа на фоне его достижений (35/1972). Множество сюжетов связано со строительством Байкало-Амурской магистрали (06/1977), КАМАЗа («Какая смесь одежд и лиц!», 10/1972), строителями ГЭС (15/1972), туннелей в горах по всему Союзу и прочими «покорителями слепых сил природы» (30/1972).

В дискурсе советской карикатуры Сибирь зачастую воспринималась и отображалась как отдаленное пространство, практически не подверженное влиянию человека, и образы местных народов лишь должны были символически его обозначить. Одновременно это было пространство, перманентно колонизируемое и завоевываемое. Неслучайно в карикатурах регулярно возникает образ Ермака и военная лексика («Штурм „Зимних дворцов“», 30/1977). Сибиряки в советской карикатуре (35/1972) – это славяне, реализующие стройки социализма, а вовсе не местные жители. «БАМовцы» 1970-х практически копируют идеальных плакатных комсомольцев 1950-х («С корабля на БАМ», 06/1977; 30/1977).

Но в отдельных случаях этнический колорит был необходим для оживления стандартных официальных отчетов с комсомольских строек, в результате чего получались довольно живые образы. Подзаголовками двух разделов этой главы стали строки из песен Кола Бельды, популярного советского эстрадного певца, заслуженного артиста РСФСР. Несмотря на то, что Николай Иванович Бельды был нанайцем, его лирическими героями становились якуты, чукчи, ненцы и т. д. Выступая в стилизованных «северных» нарядах от имени этого условного «северного туземца» и позиционируя «на эстраде именно тот образ, который имел отношение не к этнографической, а к вполне воображаемой – „фольклорной“ – действительности Советского Союза»[125], Кола Бельды закреплял одновременно и иконографический образ, и даже эмфатический – характерным словечком «однако».

Хит Кола Бельды «Увезу тебя я в тундру» стал «Песней года» в 1972 году, и уже в 1973 году крокодилец Б. Савков откликнулся на него едкой одноименной карикатурой (12/1973), на которой человек с кавказским фенотипом срезает цветы на продажу. Это одновременно являлось отражением того факта, что миграция из республик Кавказа, особенно из Азербайджана, в Сибирь была довольно заметной, что было в первую очередь связано с разработкой нефтегазовых месторождений. Дружеский шарж на самого Кола Бельды, разумеется, с оленями, в журнале появляется только в 1989 г.; двумя годами раньше был опубликован шарж на чукотского писателя Юрия Рытхэу.

Made in New Zeeland. Рис. И. Новикова. «Крокодил». 1988. № 20. С. 7

Поскольку тема Кавказа и Средней Азии в значительной степени исчерпалась, в 1970-е происходит всплеск интереса к Крайнему Северу, Сибири и Дальнему Востоку. Это связано с общим повышением интереса к этой тематике в науке и культуре[126].

Характерно, что, в отличие от двух названных выше этнорегиональных групп, изображение коренных и малочисленных народов Севера все время было подчеркнуто